Что и говорить, Носач пошел куда дальше меня, выудил и эту рыбку. А что я, собственно, про нее знаю? Да ничего. И выпала она из обоймы подозреваемых только потому, что в прошлый раз выкопала меня из ямы. Надо будет как следует ее проутюжить, но это уже после того, как я найду таинственного Анатолия Васильевича. По моему глубокому убеждению, сегодня он владеет всей информацией, поскольку, в отличие от Гончарова, не разъезжал по островам, не глядел на голых девок, а целеустремленно занимался своим делом. А баба Люба Стешкина пока подождет, тем более что она им вычеркнута из списка. Осталась единственная фамилия – Лютовой. Да, загадка…
Незаметно уснув, продрых я до самого рассвета и только с первыми лучами солнца понесся домой, где меня с нетерпением поджидали два встревоженных сердца. Большое полковничье и маленькое сердце любимой жены.
После бурного восторга и упреков, вызванных моей задержкой, тесть затащил меня в кабинет и, сурово выговорив, представил свой отчет:
– Названный тобой телефон принадлежит гражданке Симоновой, проживающей по адресу Березовый бульвар, дом 20 и квартира 6, но вчера до самого позднего вечера по нему никто не отвечал.
– Спасибо, а что в отношении Светланы Сергеевны Лютовой?
– Тут дело обстоит несколько хуже. Она задержана за перевозку наркотиков в крупных размерах. Не знаю, какие у нее связи, но если таковых нет, то загреметь она может прилично, – на одном дыхании сообщил полковник и скорбно высморкался.
– Можем ли мы ей помочь? – пытливо глядя ему в глаза, спросил я.
– Помочь можно всем, – неопределенно и горестно ответил он. – Неплохо бы только знать, кому помогаешь и зачем.
– Помочь невиновному человеку, которого намеренно подставили. Кстати сказать, вашего покорного слугу хотели упрятать точно таким же макаром.
– Так-то оно так, но все равно потребуются некоторые издержки.
– Думаю, что за этим дело не станет, – хватаясь за телефон, облегченно заверил я.
– Погоди, а чего ты так о ней печешься? Она тебе кто? Жена? Любовница?
– Она наш клиент, и об этом стоит помнить не только мне, но и вам.
– Ты все-таки взялся тащить то церковное дело?
– Да, и я его добью, – накручивая диск, уверенно ответил я.
– Если не добьют тебя.
Отец Никодим оказался дома, чему я был несказанно рад, впрочем, и он тоже. После немногословных приветствий я спросил, как обстоят дела с матушкой.
– Не так хорошо, как хотелось бы. Вы обещали…
– Да, поэтому ждем вас сегодня после обеда у себя дома, – оборвал я его и, положив трубку, обратился к полковнику: – Вы сегодня после обеда располагаете некоторым временем?
– По-моему, ты уже все сказал вместо меня. В два часа я буду дома.
– Ну вот и отлично. Это на тот случай, если я вдруг задержусь.
Клара Оттовна Старикова сегодня немного припозднилась. Я успел выдуть две чашки чаю, прежде чем эта миловидная особа дала о себе знать.
– Валентина Николаевна, немедленно уберите мусор от подъезда и прогоните шелудивых собак, что разлеглись на ступеньках, – зычно и требовательно заявила она о своем приходе. – Совсем распустились. Не гостиница, а горьковская ночлежка. Чтобы через пять минут был полный порядок, в противном случае сниму энный процент с заработной платы. За исполнением я прослежу сама.
Выдав начальственный гневный нагоняй, она наконец вошла в приемную, и мое присутствие если ее и обрадовало, то виду она не подала.
– А, это вы? – стремительно проходя в кабинет, промежду прочим заметила она и хотела закрыть за собой дверь, но в последний момент передумала и предложила войти. – Доброе утро, господин Гончаров, извините за мою несдержанность. Вы, вероятно, все слышали, но честное слово – уже сил нет ругаться с моими неряхами.
– Не извиняйтесь, я совершенно вас понимаю. Русская баба, она такое существо! Пока ее носом в грязь не ткнешь, она пальцем о палец не ударит.
– Не иронизируйте, это действительно так. В грязи зачаты, в грязи и живут.
– А вы сами? – чувствуя, как снизу к горлу поднимается зеленая злость, непринужденно спросил я.
– Что я сама? – удивилась она, не понимая вопроса.
– Сами-то позабыли, в каком свинарнике были зачаты?
– Ну знаете ли… – зашлась она от гнева и, еще не решив, как со мной поступить, резко села в свое кресло. – Где вы воспитывались?
– В интернате для дефективных детей. Наши воспитатели любили говорить, что мы зачаты в грязи и в пьянстве. Наверное, после этого я не люблю, когда мне об этом напоминают.
– Не могу понять, говорите вы серьезно или в очередной раз шутите?
– Не вижу особой разницы. А тем более вы-то оскорбили всерьез.
– Кого? – искренне удивилась она.
– Да ту же русскую бабу, каковой, кстати сказать, являетесь сами.
Закусив губу, она помолчала, соображая, не выгнать ли меня вон, пока наконец не нашла единственно верного решения.
– А ведь вы правы, – принужденно улыбнувшись, признала она.
– А я всегда прав.
– Но мусор от двери все равно убирать нужно.
– Нисколько в этом не сомневаюсь, но только не унижая достоинство.
– Согласна, – закуривая, подвела она итог драчке. – А вы ко мне по какому поводу?
– Хотел задать вам ряд вопросов. Нет ли вестей от вашей французской мамы?