Я отдышалась, растерла виски ладонями и продолжила себя пытать. На этот раз песней исполнителя Marina and the Diamonds. После Florence and the Machine и Soap and Skin я уже ничему не удивлялась. Под какими наркотиками эти девушки придумывают себе сценические имена?
Зазвучала «Бессмертная», и я изо всех сил попыталась не упасть в обморок. Снова пугающая паутина звуков, голоса, ритма.
Мне пришлось сунуть голову под холодную воду, чтобы привести себя в чувство. Ох, я практически это сделала. Последняя аудиопытка, пристегнуть ремни…
Трясущейся рукой я выключила музыку, захлопнула ноутбук и, шатаясь, вышла на порог. Внезапно мне стало совсем плохо. В глазах начало двоиться, во рту стало солоно. Я не верила в потусторонние, мистические вещи, но в тот момент ясно ощутила: что-то здесь нечисто. Человек, чье лицо я видела на присланных Лилит снимках, не мог написать эту музыку. Кто угодно, только не Бенни Бобтейл. Его взгляд слишком зловещ, лоб слишком низок, его губы начисто лишены чувственности…
Нет. Тот, кто перенес все это из своей головы на нотную бумагу, должен выглядеть иначе! Потому что только что прослушанная музыка – мне хватило смелости это признать – была прекрасна. Завораживающе и зловеще прекрасна, как мертвая птица с закоченевшими крыльями. Как срезанный цветок на полированном дереве гроба. Как слепой ребенок, поющий в церкви.
Хотя… Ведь никто бы никогда не поверил, что официантка Скай Полански может стать соблазнительницей?
Я присела на ступеньку и сжала голову руками.
– Эй, овощ!
И тут что-то мокрое ткнулось мне в щеку. А потом один из сеттеров Боунса принялся облизывать меня, как большое подтаявшее мороженое. Второй вилял хвостом тут же. Я потрепала обоих по рыжей голове. Отличные у него охранники. Залижут до смерти.
– Давайте, парни, старайтесь, она обожает мокрые поцелуи, – сказал Боунс, подбрасывая мячик. Рваная майка с Микки Маусом в наморднике, шорты цвета хаки, солнечные очки и прическа довольного жизнью говнюка. Как же иначе.
– Отвали. – Я встала, отряхивая пыль со штанов и держась за стену. Ноги решили объявить мне бойкот.
– Отвалил бы, но ты, вижу, опять собралась помирать.
– Не дождешься, – бросила я и повернулась к двери.
– Мы с парнями идем на дикий пляж. Бегать, лаять, писять и какать. И закапывать какашки в песок. И, может быть, есть водоросли. И дохлых крабов. Ты с нами?
Смех вырвался наружу быстрее, чем я его успела сдержать. Я оглянулась: Боунс стоял в лучах заходящего солнца с вопрошающе вздернутым подбородком.
– Идем. Искупаешься в океане, поскачешь передо мной в купальнике, потом наденешь эту свою пижамку с овечками…
– С одним условием. Если это отверстие на твоем лице закроется и больше не будет открываться. Жди, возьму кофту.
Мне нужно сбежать из этого дома хотя бы на некоторое время. Оставив открытыми окна и двери, чтобы развеялись порожденные музыкой призраки.
Когда я переоделась и снова вышла на улицу, Боунс с «парнями» уже поджидал меня в своей машине у моих ворот.
– Я думала, мы прогуляемся.
– Отсюда полчаса до пляжа. Не думаю, что ты способна на такие подвиги.
– Ты не представляешь, на что я способна.
– Поговорим, когда тебя перестанет шатать. А сейчас прикрой это прелестное отверстие на твоем лице и садись рядом, – благодушно сказал он, хлопая рукой по обтянутому кожей сиденью.
И я подчинилась. Боунс-начальник. За этим стоило понаблюдать. Он весьма органично выглядел в своем амплуа разбитного дуралея, но, как оказалось, командовать тоже умел. Интересно, чем он занимается в жизни, помимо громких вечеринок и секса с шестнадцатилетними подростками?
Воспоминание о девочке, которая сегодня рано утром покинула его дом, снова отправило мое настроение в нокаут. Почти всю дорогу до пляжа я молчала.
Как только Боунс заглушил мотор машины, я открыла дверцу и опустила ноги в песок. Сразу за дорогой тянулся живописный каменистый берег. Каменные россыпи, пучки желтеющей травы и – сколько хватало глаз – спокойный светло-синий, присыпанный солнечной пыльцой океан.
– Кто та девочка, которая сегодня утром вышла из твоего дома? – спрашиваю я, решив не откладывать этот вопрос на потом.