Гончие смерти

Мне пришлось биться с ним, все равно как с диким зверем, и я принял этот вызов. Мы дрались, как кровожадные дикари с речными жителями, как самцы-соперники гориллы за текущую самку, когда грудь прижата к груди, мышцы готовы порваться от напряжения, сжатый кулак бьет в твердый череп, колено - в пах, зубы рвут плоть противника, а скрюченные пальцы тянутся к глазам. Даже перекатившись через брошенные револьверы с полдюжины раз, ни я, ни негр не вспомнили о них. Мы оба были одержимы одним застилающим мозг алой пеленой ослепляющим желанием - убить, убить голыми руками. Изорвать, изувечить, превратить соперника в неподвижную груду окровавленного мяса и раздробленных костей. Я потерял счет времени, оно растворилось в налитой кровью вечности. Мою плоть терзали пальцы Топа, превратившиеся в железные когти. Пудовые кулаки дробили кости. Голова шла кругом от бесчисленных ударов о твердую землю. Боль в боку нарастала - видимо, по меньшей мере одно ребро уже было сломано. Мучительным огнем горели вывернутые суставы и порванные мускулы. Кровь сочилась из прокушенного уха. Все мое существо погружалось в бесконечное море страданий. Кровь пропитала мои лохмотья... Но Гарфилды не из тех, кто подставляет правую щеку. Смирение неведомо мне, и я платил той же монетой.

Кто-то сбил факел наземь, и он валялся в нескольких футах, продолжая неярко тлеть. Зловещий тусклый свет выхватывал из темноты отвратительное зрелище нашей драки. Но он не мог разогнать кровавого тумана, застилавшего мои глаза. Яростная жажда убийства позволила мне разглядеть поблескивающие белые зубы противника, растянутый в мучительной ухмылке рот и белки закатившихся глаз. Не лицо, а страшная кровавая маска. Я изуродовал его до неузнаваемости. Его черная шкура была сплошь исполосована алым, кожа свисала лохмотьями. Кровь, пот и грязь сделали избитые тела скользкими, наши скрюченные пальцы скользили по ним, уже не причиняя вреда. Неимоверным усилием мне удалось наполовину освободиться из его медвежьих объятий. Собрав последние силы, я напряг все до единого мускулы и, выложившись до конца, двинул негра прямым правым в челюсть. Послышался треск ломаемой кости и сдавленный стон - раздробленная челюсть нелепо отвисла. Кровавой пеной покрылись разбитые толстые губы, терзающие мое тело руки ослабли. Впервые я почувствовал, что давящая меня огромная туша обессилела. Какое-то животное вожделение охватило меня, с хищным воплем удовлетворенного зверя я сомкнул пальцы на его горле. Негр упал на спину, я наконец очутился сверху и всей тяжестью навалился на его грудь. Он еще вяло пытался вцепиться слабеющими пальцами в кисти моих рук. Я не обращал внимания и медленно, очень медленно душил его. Мне было не до приемов джиу-джитсу или классической борьбы. Я задушил Топа Бакстера с помощью грубой зверской силы, отгибая ему голову назад, все дальше и дальше. Толстая шея не выдержала и хрустнула, как гнилая ветка.

Я даже не заметил, что он умер, так был опьянен финалом сумбурной битвы. Смерть уже расплавила железо его мускулов, а я и не подозревал об этом. Все еще в горячке сражения, я вскочил ногами на поверженное тело и машинально топтал ему голову и грудь до тех пор, пока кости не превратились в кашу под моими каблуками. Лишь тогда до меня дошло - Бакстер мертв.

Больше всего на свете мне хотелось обессиленно рухнуть на землю, я почти терял сознание от неимоверного напряжения и боли. Но в мозгу молоточками стучало: твоя работа еще не окончена. Нагнувшись, я шарил онемелыми руками, пока не отыскал и не подобрал револьверы. Врожденный опыт лесного жителя указал мне дорогу к хижине Брента. Пошатываясь, я побрел между соснами. Даже после столь отчаянной борьбы мое закаленное тело с каждым шагом восстанавливало силы.

Оказалось, что я недалеко от цели. Топ следовал своему чутью жителя джунглей и просто оттащил меня с тропы в заросли. Через некоторое время я уже двигался по тропинке к мерцающему из-за деревьев свету в окне жилища Брента. Негр не лгал, рассказывая о действии бомбы. Беззвучный взрыв не только не уничтожил дом, но незаметно было даже значительных повреждений лишь выбитые стекла, валяющиеся на земле ставни да почерневшая крыша. Свет струился из открытых окон, а из хижины доносился нечеловеческий смех, от которого кровь стыла в жилах. Я уже слышал этот гнусавый голос, насмехающийся над нами в темных зарослях у тропы.

4