Гончий бес

Да и не до споров мне стало, когда на заднее сиденье «копейки» помимо нас с Жераром уселись ещё Конёк-Горбунок и мисс Голдэнтач. Сразу сделалось адски тесно. Габариты дяди Миши никогда не отличались миниатюрностью. Да и Сильвия, при общей спортивности, имела весьма развитую нижнюю часть. Дядя Миша, едва оказавшись в машине, начал эту самую часть по-хозяйски похлопывать и поглаживать. Американка поощри-тельно улыбалась и вполголоса восклицала «о-ла-ла, Майкл!».

Мы с Жераром, безжалостно притиснутые к вытертому пластику дверцы, лишь страдальчески переглядывались. На наше счастье путь оказался недолгим. Съехав с плотины, машины повернули направо. Километра полтора катили по дороге, идущей между высоченным заводским забором и оловянно блестящим прудом, потом свернули и с неё. К пруду.

На берегу, выложенном бетонными плитами, обнаружилась квадратная башенка, похожая на дот. Тоже бетонная, с покатой железной крышей и узкими горизонтальными окошечками, спрятанными под чем-то вроде жалюзи. Только пластины были неподвижны — из железных полос, намертво приваренных к солидной раме.

Возле башенки мы и остановились.

— Хо, знакомая штуковина! — сказал дядя Миша. — Вентиляционная шахта бомбоубежища?

— Да, — ответил Годов.

— А как мы в неё проникнем? — озадачился я. — Крышу оборвём что ли?

— Ты, я вижу, плохо изучал в школе предмет гражданской обороны, — сказал отец с напускной суровостью. — Прогуливал?

— Само собой. Папа меня не контролировал. Дневник не проверял. За двойки не лупил. Вот я и вырос невеждой.

Отец крякнул и замолчал. Я открыл дверь, выпустил Жерара и с облегчением вылез сам. Американцы уже были возле башенки. Столпились с противоположной стороны и что-то энергично обсуждали. Я приблизился к ним. Выяснилось, что в башенке кроме окошечек имеется приличных размеров железная дверь, заглублённая в землю.

К двери вели бетонные ступеньки.

— Запасный выход, — пояснил подошедший дядя Миша. — На случай, если при атом-ной бомбардировке заводские строения рухнут и завалят основной. А тут, как видишь, рушиться нечему. Одна проблема, запирается он изнутри.

— Я открою, — прохрипел Игорь Годов.

Он одним движением перебросил гитару из-за спины на грудь, наклонил голову — так, что волосы полностью завесили лицо — и ударил по струнам. Получившийся звук трудно было назвать мелодичным. Да и просто приятным. Начавшись, как пронзительный звон, он вдруг превратился в жуткий скрежет отодвигаемого запора, а затем в скрип медленно отворяемой двери, чьи проржавевшие петли не смазывали лет сто.

Вернее, это и был скрип медленно отворяемой двери! Железная створка запасного выхода нехотя уползала внутрь. Абсолютно самостоятельно. Она тряслась и даже как будто изгибалась, настолько тяжело проворачивались шарниры, буквально сварившиеся за годы неподвижности. Наконец дверь вздрогнула в последний раз и остановилась полуоткрытая.

Все потрясённо молчали. Первым очухался отец.

— Видите, Фишер, — сказал он наставительно. — Чудеса способны творить не только Иерихонские трубы, но и русские гитары.

— Да уж. Волшебная сила искусства, — отозвался тот.

Я посмотрел на него с интересом. Оказывается, у этого тюфяка имелось чувство юмора и неплохая выдержка. К сожалению, у Декстера и то и другое отсутствовало на-прочь.

— My Gosh! How the fuck did you do that? — взвыл он. — What the fuck is going on here?

— О-о-о! Как ты это, на хрен, сделал? — флегматично перевёл Фишер. — Чё тут ваще, на хрен, происходит?

Годов не удостоил его ответа. Он вернул волшебную гитару за спину и прохрипел:

— Вам понадобятся. Фонари.

— У меня есть парочка, — сказал отец.

Сбегав к жигулёнку, он вернулся с двумя внушительными устройствами. Они напоминали скорей небольшие прожекторы, прилаженные к мотоциклетным аккумуляторам, чем электрические фонарики. Да и светили, как оказалось, соответственно.

Включив их, мы ступили на лестницу.

* * *

Не знаю, как остальные, а я чувствовал себя археологом, впервые входящим в подземный храм древней цивилизации. Впереди — смертельные ловушки, кровожадные мумии воинов-защитников и, само собой, проклятье давно умерших жрецов. Проклятье тысячелетнее, крепко настоявшееся, а потому ставшее ещё более необоримым и убийственным. А вот ждут ли в конце пути сокровища, бог весть.

Ход был сухим, очень пыльным и довольно широким. На стенах висели светильники, большинство почему-то без плафонов и лампочек. Под потолком тянулись два вентиляционных короба, змеились кабели в толстой чёрной оплётке.

Игорь Годов вышагивал первым. Движения у него были явно нечеловеческими. Руки накрепко прижаты к бокам, ноги в коленях едва сгибаются, торс наклонён вперёд. Казалось, что он просто силится догнать падающее тело, и это ему пока удаётся. Но стоит ему замедлить шаг, как торс перевесит, и легенда русского панк-рока со всей дури врубится мордой в пол.