- Мы тоже, уже спустя десятки лет, думали над этим вопросом, читали много мемуарной литературы, копались в архивах и пришли к следующему выводу. Во-первых, как это не раз случалось во время войны, он как советский разведчик мог потерять связь со своими руководителями, а этот факт в Москве расценивался однозначно - разведчик переметнулся на сторону противника и стал предателем. Если бы он объявился снова, ему бы вряд ли поверили, в лучшем случае присудили лет десять-двадцать лагерей, как поступили с Шандором Радо, одним из самых отважных советских разведчиков.
Во-вторых, этот человек был хорошо осведомлен о ситуации в стране с "врагами и предателями народа", и если бы мы появились с посланием от него в органах государственной безопасности, то нас, а заодно и его, посчитали бы немецкими, американскими и английскими шпионами. От этого было бы хуже всем: и ему, и нам, и делу, которому он служил во время войны и, может быть, и после её окончания.
И, наконец, в-третьих, человек с попугаем был его товарищем по разведывательной работе, и условия подобной встречи они оговорили заранее. По-видимому, наши слова должны были послужить весточкой о том, что наш немец жив, а где его искать и как с ним связаться, он знал сам.
Конечно, это всего лишь наши предположения, но нам они кажутся небезосновательными.
- А почему бы, - преложил я Овчинникову, - вам не встретиться с нашим военным атташе или его помощником по этому вопросу? Вы вместе могли бы сделать запрос в соответствующие органы, службы или архивы и как-то прояснить судьбу вашего немца?
- Но ведь прошло столько времени! Объединилась Германия и распался Советский Союз! Часть архивов "приватизировали" суверенные республики! сказал он.
- Но попробовать-то можно?
- Можно, конечно, можно, даже нужно! Только я переговорю со своими товарищами. Раз это наша общая тайна, то и решать мы должны сообща. Вы уж извините!
- Только вам нужно будет поторопиться, - предупредил я Овчинникова. Дней через десять военный атташе уезжает домой. Он хороший человек и всегда готов оказать посильную помощь.
- А новый атташе? - спросил старик.
- О новом военном атташе мы пока ещё ничего не знаем. Но люди всякие могут быть: вдруг новый человек - прямая противоположность старому. Тогда все будет сложнее.
- А вы сами можете оформить запрос? - не унимался Кирилл Мефодиевич.
- Вы же должны понимать, что мы пока остаемся бюрократами. Для оформления запроса необходимо написать заявление на имя консула или посла. А они уж решат, кто с вами будет работать дальше. Но скорее всего это дело поручат вести военным. Так что будет лучше, если вы решите свой вопрос со старым военным атташе.
- Хорошо, мы подумаем, - пообещал посетитель, - и в ближайшее время известим вас.
- А вы со своими товарищами не пытались связываться с ветеранскими организациями? - спросил я.
- Нет, мы решили, что это нам не нужно. Ведь по большому счету мы не воевали. Служить служили, а бой приняли единожды и только в конце войны. Поэтому считали и считаем, что пользоваться льготами ветеранов войны не имеем морального права. Извините уж нас, стариков, советское воспитание!
Овчинников встал и начал прощаться. Я дал ему свою визитную карточку и сказал, что буду ждать их совместного решения. Он направился к дверям и, обернувшись, спросил:
- Нам обращаться сразу к военному атташе или сначала лучше опять подойти к вам?
Я собирал бумаги на столе. В мое досье они не помещались, и я решил вынуть часть газет, относящихся к нашей поездке в Трабзон, среди которых были и газеты со статьями о подводной лодке.
Так получилось, что одна газета с большой фотографией выбросившейся на берег субмарины оказалась сверху. Овчинников замер и немигающим взглядом уставился на фотографию в газете. Я заметил его состояние и спросил:
- Что случилось?
Он медленно поднял руку и согнутым указательным пальцем ткнул в фотографию.
- Это она!
- Кто она? - ничего не понимая, спросил я.
Старик немного пришел в себя и прошептал:
- Эта та самая подводная лодка, вернее, одна из тех!
Я посмотрел на фотографию:
- Откуда вам известно про эту лодку?
- Именно про эту лодку мне ничего неизвестно. Я только хотел объяснить. Немец, который нас спас, работал в доке, где обычные серийные субмарины переоборудовали в какие-то специальные. Одна из таких лодок изображена здесь.
- Точно? - переспросил я. - Вы уверены в этом?
- Да, именно такие лодки выходили со стапелей верфи, где работал тот немец, - твердо сказал Овчинников.
Рабочее время уже заканчивалось, и в кабинет дежурного дипломата заглянул охранник. При нем не хотелось разговаривать с ветераном, поэтому я громко посоветовал Кириллу Мефодиевичу прийти в консульский отдел в следующий раз. Старик, как мне показалось, понял, что я не хотел продолжать разговор при посторонних, раскланялся и ушел.
- Вот и все, что я хотел рассказать, - закончил Михайлов. - Только вот Овчинников со своими товарищами по плену больше так и не пришли, а по его адресу я ехать не рискнул.