Гонец московский

– Что? – негромко окликнул его брат Франсуа. Перед походом на Шварцвальд они наслушались множества историй о снежных лавинах, способных похоронить под собой не то что отряд всадников, а небольшой город. Местные жители, кого нужда выгоняла из дому зимой, пересекая горы, старались говорить шепотом – громкий звук мог вызвать эту самую лавину.

– Переправа… Брод! – ткнул пальцем проводник куда-то перед собой.

В сотне шагов скакала с валуна на валун неширокая, но быстрая горная речка. Из тех, что не замерзают даже в самый лютый мороз.

– Другой дороги не мог найти? – возмутился брат Франсуа.

– Как сказали, так и вел… – невозмутимо пожал плечами германец.

– Ты еще пререкаешься? – Молодой храмовник схватился за плеть.

– Перестань! – решительно одернул его де Виллье. – Это та дорога, которая нам нужна. Правильная дорога. Понимаешь?

– Прошу простить меня, – потупился красавчик. – Я был неправ.

– Десять раз «Benedicite Dominum»[97] и пятнадцать раз «Confiteor»[98] перед сном, – невозмутимо наложил взыскание магистр. – Гордыню нужно обуздывать, а гнев – смирять. Гнев хорош лишь в бою с гонителями истинной веры. – И повернулся к сержантам: – Коней переводить в поводу. Самим обвязаться веревкой. Брат Жан!

– Да!

– Помогаете мэтру Грамбло. Головой отвечаете. Ясно?

– Ясно, – кивнул широкоплечий седоватый сержант.

– И за мои книги тоже, – сварливо добавил алхимик.

– Само собой, мэтр, – заверил его де Виллье. Улыбнулся одними губами, сохраняя холодный прищур. – Книги без вас, как и вы без книг, мне не нужны.

Грамбло поморщился, явно не оценив шутку, и грузно спешился, придерживаясь двумя руками за луку. Последние дни ученый жаловался на головную боль, ломоту в костях и насморк. К сожалению, для приготовления лекарственного эликсира не находилось ингредиентов, а лечить себя посредством чернокнижия Грамбло отказывался наотрез, хотя брат Франсуа пару раз предложил ему прибегнуть к какому-нибудь несложному, но действенному заклинанию против простуды.

– Прошу простить, магистр! – обратился к брату Жерару самый молодой из сержантов.

– Что еще?

– Поглядите! – Храмовник тыкал пальцем в груду валунов чуть правее брода.

Де Виллье присмотрелся внимательнее.

– Кровь Христова! Вы видели это, мэтр?

– Что еще? – Грамбло сверкнул глазами, словно угодивший в капкан волк. Можно подумать, что кто-то виноват в предстоящем купании. Всем придется ноги в ледяной воде мочить, так что же теперь – друг дружке в горло вцепиться?

– По-моему, телеги, мэтр! – Брат Жерар спрыгнул с коня, бросил поводья на руки чернобровому бретонцу брату Алэну. Зашагал, изредка оглядываясь на алхимика – идет ли?

Мэтр не спешил. Пешие прогулки он не любил еще больше, чем верховые. Но все же шел по следам бывшего прецептора, глубоко проваливаясь в снег.

– Телеги! Клянусь кровью Господа нашего! – Де Виллье перекрестился. – Gratias Tibi ago, Domine…[99]

– Да, нет никакого сомнения, что это телеги, – Грамбло приблизился. Прищурился подслеповато, разглядывая торчащее из-под снега колесо. – И что?

– Это их телеги, мэтр! – с уверенностью заявил тамплиер.

– Да? Возможно… – Алхимик прикрыл глаза ладонью, забормотал на непонятном языке – не сарацинский и не еврейский.

Брат Жерар, не обращая внимания на заговорившего с демонами спутника, ухватился двумя руками за обод колеса. Дернул. С таким же успехом можно было пытаться сдвинуть горы или вырвать с корнем столетнюю ель.

– Если позволите, магистр… – нерешительно произнес подошедший сержант. – Тут одно из двух: либо повозка застряла в камнях, либо ее бросили, побоявшись, что с ней не перейдут брод.

– Ты прав, брат Ги. Похоже, так все и было.

Де Виллье отряхнул перчатки от налипшего снега. Повернулся к алхимику:

– Ну, что там у вас, мэтр.

– Да. Это они, – изрек ученый. – Мы на верном пути! Поздравляю вас, брат Жерар.

– Взаимно, – усмехнулся храмовник. И повернулся к остальным: – Брат Франсуа! По случаю радостного события я смягчаю епитимью. Пять раз «Anima Christi»[100].

И пошел к броду.

Глава четырнадцатая

Грудень 6815 года от Сотворения мира Смоленская дорога, Русь

Если кто-то из смоленских купцов и удивился, заметив куклу, привязанную к седлу мышастого жеребца, то виду не подал.

Добрян коротко, в двух словах, поведал об увиденном в деревне. Возницы, не сговариваясь, хлестнули вожжами коней. Каждому захотелось как можно скорее миновать страшное место.

Вечером, у костра все больше молчали.

Брат Жоффрей и вовсе не почтил присутствием чернь, хотя обычно не чурался посиделок у весело пляшущего пламени, сам говорил мало, но подолгу слушал байки и пересуды. Вилкас раз обмолвился, что так его господин учит русский язык – запоминает новые слова и выражения.