Гонец

— Правда твоя, незнакомец. Султанам нет дела до нас. Они спасают свои стада. Мы казахи из Тентекских гор, из рода болатши. Нас было десять аулов. Не осталось ни одного. Джут и джунгары доконали нас. Мы чтим Маная не за богатства — он беден, не за спесь — он друг каждому из нас, а за мудрость и за справедливость. Мы чтим его как отца. Он наш судья, он вожак наш. Сейчас он уходит все дальше от этих гор, чтоб спасти тех, кто остался в живых и кто еще верит ему. Он как пастух уводит остатки своего стада от стаи волков. Стоны раненых, плач детей несутся над нашими песками и степью. Враг впереди, враг сзади. Защиты нет. В пятикратном намазе Манай просит пощады у аллаха. Не себе, а людям своим. Он просит здоровья батырам казахов. И если ты тоже мнишь себя батыром, то скажи — где Малайсары? Манай послал нас к нему, как только узнал, что он хочет преградить дорогу джунгарам. Старый Манай хочет вернуть своих сирот в родные края, чтобы больше не покидать синих гор. Чтобы умереть или выжить в родных краях. Ибо сам создатель наш, аллах, свидетель — хоть и велика земля, но неправду говорят, что «у казахов родина там, где копыто коня оставило свой след». У каждого племени, у каждого рода есть свой уголок. Если он покидает его, то уподобляется бродячему псу. Не мешайте нам, если вы, как и мы, ищете убежища, чтобы спасти собственные шкуры. У нас нет ничего кроме коней, которых вы уже забрали… Отпустите нас, мы ищем батыра Малайсары…

— Чем ты докажешь правдивость своих слов? — спросил чернобородый.

— О аллах, как же я дожил до этого дня! Где это видано, чтоб я, Сеит, говорил неправду? Да пусть меч создателя покарает меня на этом месте, если я сказал хотя бы одно слово лжи, — возмутился Сеит. — Да видать, что ты не батыр, а трус, если боишься меня. Неужели среди твоих… — Сеит замешкался, не зная, как назвать этих обросших, страшных на вид людей. — Да неужели среди твоих разбойников не найдется ни одного человека, который не знал бы Маная? Не с неба же вы упали, свесив ноги, а вылезли из утробы матерей, что жили и живут в этих горах и знали и знают славных, справедливых людей этих гор. Или же вам все равно кого грабить и убивать? Нашествие джунгар развязало вам руки… — разошелся Сеит.

— Замолчи! Я заткну тебе глотку, седины тебя не спасут! — Молодой жигит, темный от гнева, выскочил из-за спины чернобородого и, схватив шестигранную камчу, бросился к Сеиту. Кенже прикрыл Сеита и вцепился в руку жигита, не дав нанести удара.

В мгновение ока поднялись еще трое, и двум пленникам не миновать беды, если бы не раздался грозный окрик:

— Назад! Назад, жигиты! Не с ними бой!

Верзила, сопровождавший пленных, отбросил Кенже и жигита, вцепившегося в него, в разные стороны и стал посередине. От шума проснулись и те, кто до сих пор спал.

— Спокойствие! — кричал чернобородый. — Он говорит правду, — указал он на Сеита. — Мы действительно достойны гнева всех старейшин наших, всего народа. Когда враг сидит на шее, не след обнажать мечи на друзей.

— Малайсары, и ты уйми свой гнев, — спокойно и властно прозвучал голос пожилого сарбаза, единственного человека сохранившего спокойствие в эту минуту. Он был скуласт и морщинист. Над левой бровью виднелся короткий косой шрам. На нем был простой чекмень охотника-горца, и у него не было оружия, кроме кривого ножа в кожаном чехле на поясе. Он сидел, подобрав ноги, обутые в старые саптама[15]. В руках он держал деревянную чашу с кумысом.

— Успокойся. И пусть этот незваный пришелец уймет свою спесь. А то получается по пословице: враг за горло душит, а друг за подол тянет. Спесив каждый из нас. Спесь всегда брала верх над разумом и подавляла чувство уважения друг к другу, чувство единства. Так, наверное, всегда будет. Но сегодня ни у кого из нас нет желания внимать оскорблениям этого ночного пришельца.

— Правда твоя, Мерген-ага, — сдерживая себя, ответил Малайсары. Сеит растерянно смотрел на него. Услышав имя Малайсары, притих и Кенже. Он забыл об обиде.

— А ты, отагасы[16], успокойся. Умерь свой пыл, — сказал Малайсары Сеиту. — Мы сейчас не в силах защищать не только твои аулы, но даже своих детей и жен. Мы остались здесь, чтоб взять у врага плату за себя, да подороже. Джунгары сильны. Но если наша смерть на миг заставит казахов — султана и пастуха, богача и бедняка забыть раздоры и подумать о единстве, то наша жертва станет священной. Мы не хотим, чтоб джунгары видели наши спины. Не хотим, чтоб и вы видели наше поражение и гибель… Ступайте назад к своему мудрецу. Нам нечего сказать ему. Нечем успокоить вас. Справедливых много на нашей земле, но их мудрость и справедливость редко перешагивала за пределы своих родов, своих племен. Только воля великого Хакназара[17] и мудрого Тауке-хана могла держать единой Казахию. Но их уже нет. Нет теперь и единства на нашей земле. Ступайте к своему Манаю. Нам не нужны свидетели. Пусть молва и вольные птицы расскажут людям о нас…