Гонимые и неизгнанные

Близки П.С. Пушкину и размышления Б. Паскаля об общечеловеческих категориях и понятиях (добро и зло, справедливость, сила, самолюбие, гордыня, истина, благо, счастье, мораль и т. д.), сущностных аспектах бытия. И доiроги. Не только схожестью, но и подтверждением правильности пути и той формы жизни, которую в условиях несвободы избрал он, ссыльный декабрист, - пути духовности и служения страждущим, бедным, нуждающимся в помощи словом и делом. Пути, которым более двух столетий назад прошел его духовный брат и руководитель, "великий Блез".

Гений Паскаля, видимо, не мог помешать П.С. Пушкину заметить не только поразительное сходство мыслей, но и похожесть их человеческих судеб: у обоих рано обнаружились математические способности, короткий период их светской жизни заканчивается обстоятельствами такого свойства, которые приводят их к добровольному монашеству, сознательному отказу от семьи, оба посвящают себя служению людям, Богу, в мировидении обоих теология окрашена в отчетливо мистический цвет.

Главное же - земной их путь был путем к Богу, истине, труднейшим духовным путем...

Когда Павел Сергеевич начал перевод, доподлинно неизвестно, но скорее всего - ещё в остроге, закончил же, видимо, в Красноярске. Известно лишь из письма И.И. Пущина к Е.А. Энгельгардту (апрель 1845 года), что в 1840 году у П.С. Пушкина уже были готовые "черновые тетради" переведенного текста.

И скорее всего, Павла Сергеевича посетила та же мысль, что и Л.Н. Толстого, - в тысячах душ могут отозваться Паскалевы "Мысли", а для этого нужно их воспроизведение на русском языке. И видимо, не в Чите и Петровском, а уже на поселении пришла идея осуществить этот перевод для печати. Останавливало одно: публикация. Напечататься можно только под псевдонимом, а для этого необходим издатель, который бы пошел на риск.

Размышления об этом предмете обрели реальность неожиданно: в 1840 году И.И. Пущин получил разрешение приехать в Тобольск из Туринска, где отбывал ссылку, на лечение. В эти "лечебные" месяцы, видимо, и родилась мысль, закончив перевод и переписав набело, отправить в Петербург к лицейскому директору и другу Пущина Е.А. Энгельгардту, чтобы тот попытался опубликовать "Мысли".

Далеко не сразу, видимо, включился в "переводное дело" Пущин. Скорее всего, он был знаком с "Мыслями". Однако к рассуждениям французского философа о религии атеистически настроенный Пущин в лучшем случае был индифферентен. В одном из писем Павел Сергеевич упоминает, что они с Пущиным совершают длительные прогулки по Тобольску, много говорят - о разном. Вероятно, постепенно беседы о "Мыслях" становятся Ивану Ивановичу все более интересными...

- Я давеча перечитал рассуждения Паскаля о внутреннем мире человека, говорил Павел Пушкин. Они шли вдоль стены Софийского собора, которая хотя и была много ниже, но так напоминала стену Московского Кремля. - Как глубока мысль великого Блеза, что внутренний мир человека вмещает два "я": Паскаль называет их центростремительное и центробежное. Не в терминах суть. "Я" первое - любит себя в бытии, это самолюбивое "я". И это "я" - только часть, поверхность психики; самолюбие направлено на видимость: "я" - король, "я" писатель, "я" - ученый и т. д. и гордость титулами, наградами, талантами... "Я" второе - вмещает всю глубину души, в ней следы общечеловеческой судьбы, но людей-то друг с другом роднит именно эта судьба, корни бытия. Прискорбно, что в поступках людей преобладает именно "я" первое внешность, видимость, самость. А как трудно увидеть просто человека в короле и "в султане, окруженном в своем серале сорока тысячами янычар", нелегко разглядеть под элегантным нарядом потрепанное тело, а под блестящим корсетом разговора - пустые мысли и дряблую душу.

- Или вовсе её отсутствие, как у нашего Никса, - подтвердил Пущин.

- Афористичный Паскаль под сим рассуждением такую черту подводит: "Наш разум вечно бывает обманут непостоянством внешних признаков". Да, только сердце прозорливо.

- Ой ли, Павел Сергеевич, - засмеялся Пущин. - А как же случается любить нам вздорных, пустых, жестокосердных, но красивых женщин? - Он явно поддразнивал П. Пушкина.

- Помилуйте, Иван Иванович, мы же сейчас не о том толкуем!

- Не о том, но и о том тоже. Можно ли отделить философию от жизни, то бишь природу от философии?

- Вы в иную плоскость поставили прежние рассуждения. И теперь вы толкуете уже о категории счастья у Паскаля. И тут все верно. Он пишет, что все люди, без исключения, ищут счастья; какие бы различные способы они ни употребляли, все стремятся к этой цели. Воля человека никогда не делает ни малейшего шага иначе, как по направлению к этому предмету. Любопытно, как Паскаль отвечает на вопрос, что есть счастье. Счастье - это привязанность к части, доставляющей наибольшее удовольствие и заполняющей все способности человека, это стремление к покою в обладании определенной частью.

- Да, это весьма любопытно. Но, признаться, внимание мое после наших прежних разговоров обратилось к противоречиям в рассуждениях Паскаля.

- В чем же?