Гонимые и неизгнанные

22 марта 1865 года

Как невыразимо горестно было получить весть о кончине лучших христианских друзей наших, не в силах передать мое слабое перо.

С получением почты так тяжело и грустно - нет писем от лучших друзей. С Евгением Петровичем1 мы были в постоянной переписке. Павел Сергеевич по болезни редко стал писать. Сестра Марья Сергеевна мне писала от него последнее письмо к нам 1 августа.

Конечно, это себялюбие оплакивать такие христианские души. Они после страданий и борений земных наслаждаются высшим блаженством у престола Вышняго, и своими молитвами не забывают и нас, оставшихся в юдоли плача.

"Павел Сергеевич ушел от нас"

В последние годы Павел Сергеевич часто уезжал из Коростина в Москву или в подмосковное Марьино в гости к Н.Д. Фонвизиной. Для Николая, остававшегося на попечении сестры Марьи Сергеевны и брата Петра, вместе придумывали какой-то предлог - больной не любил отъездов Павла. И Маше с Петром было грустно в его отсутствие, но они понимали: он устал за целую жизнь нянчить беспокойного Николая. Знали - эти выезды, иногда на 2-3 месяца, - самая большая его радость и праздник общения с лучшим, ближайшим другом Натальей Дмитриевной, отдых от все больше одолевавших его болезней.

Им всегда казалось, что возвращается он поздоровевшим и помолодевшим, хотя и чуть грустным.

...Его физическое тело, кажется, самым натуральным образом отделилось от него. Он видел свою полную и все же статную фигуру - она неторопливо двигалась: вы-шла из коляски, рука поправила прическу. Затем руки его стали пожимать руки братьев, лицо приблизилось к сестре для поцелуя, губы двигались и улыбались, произнося какие-то ласковые приветственные слова.

А сердце, душа - все духовное существо его было в Марьине у Фонвизиной, губы сохраняли ощущение мягкости её маленькой пухлой ручки, на лбу ещё горел прощальный её поцелуй.

"Да, я там, там", - убеждал он себя.

- Готова твоя комната, Павлуша, - вдруг донесся до него ласковый голос сестры.

- Да, да, - рассеянно произнес он. - Так прикажи сразу туда саквояж мой занесть.

- Отнесли уж, - удивилась Маша. - Идем обедать...

Нам не дано многого узнать о П.С. Бобрищеве-Пушкине. Почти неизвестны детство, отрочество, юность. Лишь сообщенное самим Павлом Сергеевичем на следствии (далеко не полное и не подробное), знаем о службе во 2-й армии и участии в деятельности тайного Южного общества. Не более как пунктиром обозначены 30 лет его жизни в Сибири - на каторге и на поселении, и точно так же последнее девятилетие на родине. Только письма его к друзьям приоткрывают несколько внутреннюю и событийную завесу. И то немного. Письма его - этакие эпистолярные айсберги: в них скрыто много более, чем рассказано. Может быть, будущее доберется до глубин.

И только уход его - такой же многострадальный, как вся его жизнь, суждено узнать нам в подробности. Скольким людям облегчил Павел Сергеевич горестный уход из мира землян - не счесть. Только в декабрист-ском своем семействе он скрашивал последние дни и часы А.П. Барятинского и С.Г. Краснокутского, Ф.Б. Вольфа и И.И. Пущина, близкого ему сибиряка Д.И. Францева.

И теперь с ним самим, в последние его земные сроки, были друзья, а неотлучной заботливой сиделкой - его любимая, сестра, друг, мать и вечная, как он считал, в предстоящих ему мирах духовная супруга Наталья Дмитриевна. Все дни болезни и в последние минуты была с Павлом Сергеевичем и Марья Дмитриевна Францева, девочка, выросшая у него на глазах и ставшая добрым другом и ему, и Фонвизиным, и другим декабристам, которой мы из дали времен низко кланяемся, что одарила потомков записками о декабристах, в том числе и о П.С. Бобрищеве-Пушкине, о последних его минутах.

"В один из приездов к ней (Фонвизиной-Пущиной. - Авт.) он сильно заболел; сначала думали, что скоро поправится, но болезнь день за днем увеличивалась. Медицинские средства мало помогали. Явилась какая-то особенная сухость во рту, с большим трудом он мог пропускать пищу. Болезнь быстро шла вперед. Дыхание с каждым днем становилось затруднительнее. Видимо для всех было, что жизнь его угасала. Написали в деревню к его родным, ждали ежедневно их приезда. Он и сам начинал сознавать свое положение, но желание увидеть любимую сестру и братьев отдаляло от него мысль о близости смерти.

Не видав его несколько дней, я поражена была страшной переменой, происшедшей в нем. Печать смерти видимо лежала на нем. Я осталась ночевать и ночью сидела вместе с Натальей Дмитриевной у постели почти умирающего больного; она мне тихо говорит: "Предложи ему приобщиться св. тайн, сама я боюсь ему сказать, чтобы не испугать его". Оставшись одна с больным, вижу, дыхание у него становилось затруднительнее, так что при дыхании он втягивал почти всю нижнюю часть лица в себя, прося воздуха. Мечась по кровати, страдалец восклицал:

- Что же это такое? Чем же это все кончится?