ГОНИТВА

Лейтава, окрестности Вильно, три года тому

Три дороги расходились на три стороны, две убегали в пущу, а третья шла насквозь через поле с полегшим житом. По обочине дороги увядали волошки и мелкие красные маки. Запах чувствовался даже сейчас.

Лето, не приведи Господи, загостилось, стоял лютый жар, и старики шептались, что это к мору, гладу и трусу.

Красное око полной луны угнездилось низко, то и дело ныряя в черные сосновые лапы, тени метались и скакали, и только одна – тень жемойского креста – не двигалась. Алесь сидел, привалясь к кресту, запрокинув голову, всматриваясь в рисунок созвездий, а почти в зените поворачивал дышло Великий Воз. Пахло сухоцветом и сырой землей. Ноги вытяни – валялся опрокинутый камень, а там, где он лежал еще час назад, пахла мягкая, черная, вскопанная земля.

Князь бросил радужный камешек в кубок – тускло блестящее мятое серебро, сухой веточкой взболтал содержимое. Вздохнул. Еще раз посмотрел на небо.

"Желтый песок, рассыпайся; сосновый гроб, открывайся…" Запнулся на имени. Да и гроба никакого не было…

Дергали лапами сосны. Жутко заорал со сна потревоженный ворон. Александр вздрогнул от неожиданности, сплюнул. И постарался не останавливаться взглядом на полуоткопанной могиле. Навка выходила. Медленно, как медведка. Скребнули края могилы плюсны, зашуршал глей. Кисть поводила в воздухе, точно нащупывала дорогу. Алесь понял, что смотрит чересчур внимательно. Это было нехорошо. Уставишься, как сорока на кость, и не приметишь, как окажешься в чужой могиле.

Крест мешал навке. Она двигалась, как неживая. Княжич сглотнул. Не хватало расхихикаться. Повалить надо было… Лейтвин задним умом крепок.

– Северина, – сказал он жестко.

Пустые глазницы отыскали его, в голове прошелестело:

– Помоги.

Алесь усмехнулся:

– Сама уж как-нибудь, ясная пани.

Что-то заскрежетало, выдираясь из земли – как корень под лопатой. Вот навка поднялась по пояс, а вот уже висит в воздухе, и туманом вьются вокруг лохмотья одежды. Ну, это на впечатлительного дурачка. Ведрич упрямо наклонил голову:

– Отойди.

Тень отплыла, не касаясь земли ногами. Говорят, в легендарной земле Ниппон у призраков вообще нет ног. По этому и узнают там призраков, и по барсучьему хвосту. То ли оборотней. Какие мысли только не приходят в голову копателю могил… Скелет засмеялся. Он и так скалился – все зубки наружу, а стало еще гаже. Костяк легкий, женский. Одного взмаха лопаты хватит, чтобы перебить позвоночник. Алесь не знал Северины при жизни. И слава Богу, что не знал. Не самое приятное знакомство. От нее ли, от могилы – так и несло холодом.

– Отойди, я сказал.

Она опять хихикнула. Ума смерть не прибавляет.

Алесь поставил на край могилы кубок:

– Теперь подходи. Медленно. Без лишних движений.

Она послушалась. Жидкость в кубке манила. Даже больше, чем живая кровь.

– Пей. А я буду читать "приходную".

Скелет встал на колени, низко наклонился…

– О черт! – Ведрич вскочил, позабыв, что лучше держаться за крест. Навка кричала. Пахло паленым. Обугливались кости, схватившие серебро. Как она кричала.

– Черт, черт!! Дурак!

Мягкая земля предательски подалась под ногами, Алесь полетел головой вперед. И потерял сознание.

В темноте звучали глупое совсем хихиканье и шепот, вередили больную голову. Алесь с трудом поворотил ее – из-за полога сверкнула свечка, отразилась в низком окне, а по стеклу его, затуманенному сумерками, сыпанула шрапнель дождя. "Дурак, черт," – Ведрич застонал. Хихиканье стихло. Прошуршали шаги, запахло духами, и на лоб шмякнулась насквозь мокрая тряпка. Потекло по щекам и за шиворот. Похоже, за него взялись по всем правилам медицины.

– Антя! – девица хихикнула. – Ты что! Он же, как мышь под веником.

Вторая, смутная Антя, росточком повыше и станом стройнее, шикнула. Метнулись две черные тощие косы.

– Девочка с косой, витязь молодой… – пропело вредное создание и отскочило. Дождик достался Алесю.

– Простите, ради Бога, – девушка усердно вытирала ему лицо. Болеть резко переставало нравиться.

– Где я? – спросил Алесь банально. Ничего другого в голову не пришло. Конечно, можно было схватиться за тонкую – почему-то мыслилось, тонкую – кисть с душераздирающим стоном: – Пи-ить…

Но такое казалось еще глупее.

– Антя, ты что, язык проглотила?

– Замолчи, Юлька! Простите, паныч, она у меня глупышка.

"Глупышка" возмущенно фыркнула и, шелестя юбками, удалилась в угол зализывать обиду. Или измышлять гадость, что, судя по ее манерам, было вернее.

– Это фольварк "Воля", паныч. Лежите.

– Если вы будете сидеть рядом, – пробормотал Алесь. Как ни странно, Антя послушалась.

– Воля… – он подергал мокрый ворот. – Это же кладбище.

– Антя, – подала голос Юлька, – я тебе говорила, не дело его в дом брать.

– Стихни. Поторопи Бирутку с обедом.

– Скорее, с ужином! – фыркнула Юлька и злонамеренно хлопнула дверью.