ГОНИТВА

Они перевернули убитого на спину. Кугель ойкнул, зажав рот руками. Да и Занецкий отшатнулся, вцепившись в пояс, чтобы унять дрожь. Зеленовато-желтое усохшее лицо скалилось крупными зубами то ли в улыбке, то ли в мучительной гримасе. Левый глаз вытек, вдоль него и дальше к виску протянулся черный порез. Но и в таком виде оно было узнаваемо – лицо с портрета в нижней галерее и копия черепа из Виленской ратуши – вытянутое, с приподнятыми скулами, крутыми надбровными дугами и высоким лбом. Даже без подтверждения Айзенвальд опознал Гивойтоса Лежневского.

Он потрогал заскорузлые лохмотья на бедре покойного. Закусил губу.

– Пан Кугель, вам знаком этот человек?

Законник шапкой вытер со лба обильный пот:

– Так. Это пан Гивойтос Лежневский.

– Пан Тумаш, запишите. Сегодняшняя дата, время, – Айзенвальд щелкнул крышкой часов, поморщился от громкого звука, – без семи минут пять пополудни. В присутствии панов…

Занецкий потер пальцы, зашуршал карандашом, устроив книжицу на согнутое колено.

– Теперь давайте его разденем.

– П-пан Г-генрих, п-пожалуйста…

– Пан Тумаш, я не ставлю целью издеваться над деликатностью паненки и ее чувствительностью. Но и просто уйти я не могу. Уведите ее, если паненка захочет.

– Но п-пана Г-гивойтоса этим не воскресишь.

– Вы совершенно правы.

Ты совершенно прав, мальчик, сухо подумал Генрих. Ты можешь меня ненавидеть и жалеть панну Легнич. Но я не буду чувствовать себя человеком, если не разберусь. Какая тварь, презрев законы гостеприимства, убила хозяина ударом в спину и бросила здесь, лишив права на христианское погребение. Гивойтоса не воскресишь, но кто-то должен заступиться за мертвого.

Кугель божкал и по-бабьи хватался за щеки руками. Вся спина покойного оказалась в беспорядочных глубоких порезах, отчетливо сохраненных изжелта-оливковой кожей, черных от запекшейся крови. Пострадали также левая ягодица и бедро. Кровь просочилась на грудь и въелась в паркет под телом, но спереди ран не было. Складывалось впечатление, что кто-то в смертельных объятиях катался с Гивойтосом по полу, в безумной ярости, опьянении или страхе нанося удары, куда придется, и лишь последний оказался смертельным.

Айзенвальд бережно прикрыл убитого лохмотьями делии, провел ногтем по пятнам на полу.

– Он еще пробовал ползти.

– С ножом в сердце?

Генерал разогнулся, пожимая плечами.

– Это ж так замордовать не по-людски… безоружного, – вздохнул нотариус. – Спать теперь ночью не смогу.

И ничего подобного. Храпел так, что тряслись шибы в мелких окошках. Айзенвальд из-за этого не мог заснуть и сидел, держа ладонь над свечой, наблюдая, как кровь сквозь кожу просвечивает красным. Ладони было горячо. Саднил порез на левой руке и царапина под лопаткой – Тумаш задел случайно, когда пытались восстановить картину преступления. Они были примерно одного роста и сложения – Гивойтос с Ведричем и Тумаш с Айзенвальдом. И имитация с реальностью совпала, косвенно подтверждая вину Алеся – вот у Кугеля не получилось так ударить, как ни старался: рост не тот. Антося этих попыток не хвалила, но и не препятствовала, даже в меру надобности цедила пояснения. Она еще раз признала при свидетелях нож, как принадлежащий жениху, но был ли он при Алесе в ночь их последнего свидания, сказать не могла. Тумаш сердился на Айзенвальда за его дотошность и потому, когда нотариус отправился спать, остался безмолвным спутником панночке во время ночного бдения. Отставной генерал видел сквозь двери, как молодые люди преклонили колена в домашней часовне по обе стороны алтаря с венцом из горящих свечей и молча молятся за мертвых. Он постоял и тихо ушел, стараясь не нарушить их сосредоточения. Над миром царили звезды. Диаманты, разбросанные по черному бархату над кружевными лапами сосен. Было очень холодно. Вдалеке прелюдией к ночи раздавался волчий вой. Айзенвальд оглянулся на единственное освещенное окно и ушел к сытому теплу конюшни, конскому храпу и запахам лета. К свече, горящей в плошке на полу. Но спать не мог. Невзначай оброненное Кугелем "не по-людски" не шло из головы. Генерал стал ходить по покою: три шага на четыре, запинаясь об угол стола. Сено хрустело под сапогами. Наконец, решительно вылил в чашку остатки водки, а чашку опрокинул в себя, и разбудил нотариуса. Тот заворочался, как ежик в логовище, сел, выпав из шубы, душераздирающе зевнул и перекрестил рот.

– Могла это сделать навка?

– А?…

– Навка могла это сделать? Убить Гивойтоса?

– Нет, они боятся янтаря.