Гонка по кругу

Ты ведь со своим Кухулином проходила через Павелецкую, не ганзейскую, а нищую, радиальную, и, может, видела Серегу, такого, со скошенным набок носом и шрамом. Видела? Ну вот, этого здоровенного мужика нелюди облепили со всех сторон, повисли на нем, как собаки на медведе, а особо ретивый дикарь угодил Сереге дубиной с гвоздями по лицу. Вот с тех пор он такой кривой. Если бы не мой «стечкин», если бы не нож, его бы уже в живых не было. Я ворвался в толпу этих тварей с пистолетом в левой руке и кинжалом в правой. Такого неистовства я никогда больше не испытывал. Это был транс. Да, именно транс, в котором человек перестает быть человеком, становится кровавым богом войны, настолько страшным, что даже бесстрашные в своей тупости нелюди с ужасом разбегаются.

Впрочем, вряд ли мой напор мог спасти отряд от неминуемой гибели. Радист сумел убедить наших боссов, что обстановка сложилась критическая и выстоять мы не сумеем. Из Внуково на подмогу пришел бэтээр, и он-то, наматывая на гусеницы кишки дикарей и кося их из пулемета, переломил ход боя в нашу пользу.

На рассвете мы перешли в контратаку. Окраина поселка загорелась, – уж не знаю, как это случилось и кто поджег ветхие дома. В суматохе сражения трудно было что-либо разобрать. Однако факт остается фактом, нелюди оказались между молотом и наковальней. В своеобразном котле. Изваринском котле.

Совершенно обезумевшие, они кидались под пули или впрыгивали в огонь, а затем, охваченные пламенем, выныривали обратно и, дико завывая, метались из стороны в сторону, пока не падали замертво.

Эту непереносимую вонь паленых тел я никогда не забуду. Жутко. Мерзко. Тошнотворно…

Мы уничтожили практически всех человекообразных тварей. И знаешь, ради чего? Ради того, чтобы в метро вывезли какую-то ценную аппаратуру и вещества. Я точно не знаю, что именно искала в аэропорту бригада сталкеров, пока мы воевали с дикарями, но они это нашли. И как ты думаешь, Ленора, кто получил все бонусы? Простые обитатели метро? Нет – все это стало собственностью небольшой кучки людей, новых подземных олигархов, которые не любят о себе распространяться.

И еще: из Подмосковья никого не эвакуировали. Ни единого человека. Россказни в стиле «мы своих не бросаем» оказались пустым блефом, красивой оберткой для дурно пахнущего куска дерьма. И я уверен: сигнальные огни в окрестностях Москвы до сих пор горят повсюду, тщетно взывая о помощи, которой никогда не будет…

Когда бойня почти закончилась, на меня выскочил недобитый дикарь. Он увидел меня и остановился. Я тоже не стал сразу стрелять.

Я посветил фонарем ему в морду. Возможно, мне просто показалось, – но я увидел в глазах нелюдя проблески осмысленности. А еще там были бездонный страх, затравленная ненависть и какая-то потусторонняя зависть к обычным, живым людям. Дикарь был обнажен по пояс, кожа на его плечах тлела. Наверное, до ядерной войны он принадлежал к субкультуре скинхедов: на левой груди его была вытатуирована свастика, на правой – трезубец, а на животе чернела малопонятная надпись: Sector D. В руках он сжимал нож фирмы «Камиллус». Тот самый, с гравировкой американского флага и четырьмя английскими буквами «My OC». Этот нож я потом подарил нашему военврачу и командиру Андрею Андреевичу.

Наконец, у меня прошел ступор, и я убил дикаря. Прострелил голову. Его рожу, Ленора, я запомнил навсегда. И знаешь почему? Потому что, когда я узнал, как нас обманули наши боссы, я понял, что морда нелюдя – это и есть истинное лицо человека, но честное, без маски и без добродушного оскала.

После спецоперации в аэропорту Внуково и Изварино многие из выживших бойцов так и остались солдатами удачи. Кто-то из них, полагаю, преуспел в работе на Ганзу и до сих пор охраняет больших начальников. Но многие из простых бойцов стали погибать при странных обстоятельствах. Кто-то выходил на поверхность и не возвращался, кто-то травился пропавшими консервами, кого-то настигала шальная пуля в туннеле. В общем, от ненужных свидетелей начали избавляться. Вот и пришлось мне переименоваться, стать Феликсом Фольгером и раствориться среди маргиналов подземки.

Я решил помогать становлению Четвертого Рейха. Из принципа. Просто потому, что у этих отморозков лицо было истинным, без прикрас, без фальшивого благочестия, – как у того нелюдя из Изварино. Бездонный страх, затравленная ненависть и зависть к тем, кто живет… и никакой осмысленности…

Жалею ли я о прожитых двадцати годах?.. Конечно, жалею… все неправильно и все не так…

* * *

Феликс чувствовал себя опустошенным, однако облегчение действительно наступило. Он посмотрел на Ленору с печальной улыбкой и сказал:

– Единственное, о чем я не жалею, – это о том, что встретил когда-то Еву. Она была особенной, всегда противилась тьме, что окружает нас. Я ее любил, но ни разу в жизни не признался ей в этом, все изображал из себя веселого трахаря. А теперь ее нет. И сказать «я тебя люблю» мне больше некому.

Ленора молчала, и Фольгер, вложив в руки девушки нож с надписью «My OC» и потрепав ее по плечу, прошептал: