Ранним вечером мы сидели на заднем крыльце, наслаждаясь теплом заходящего солнца. С кухни доносился аромат свежеиспеченного Евой овсяного печенья. Зоя бегала во дворе возле разбрызгивателя. Дэнни легонько массажировал руку Евы, возвращая ее к жизни. Я распластался на ступеньке и воображал себя игуаной: старался, как она, пропитаться теплом, дабы согреть свою кровь. Я надеялся, что если вберу в себя много тепла, то легко переживу предстоящую зиму, обещавшую быть суровой, морозной, темной и затяжной. В Сиэтле всегда так — если лето выдается необычайно жаркое, то зима будет лютой.
— Может быть, не судьба? — спросила Ева.
— При чем тут судьба? Сами позаботимся, и будь что будет.
— Но тебя всегда нет дома, когда у меня овуляция.
— Поедем со мной на будущей неделе. Зое там понравится. Остановимся у маленького озерка. Девочка любит плескаться. Потом вместе отправимся на гонки.
— На гонки? Нет. Очень хотелось бы, поверь, но я боюсь. В последнее время я очень хорошо себя чувствую, ты, наверное, заметил. А на гонках очень шумно и жарко, да еще эта вонь бензина, резины и масла. Радио орет беспрерывно, все орут, будто их кто-то слышит. Нет, нет, еще неизвестно, как все это отразится на моем здоровье.
Дэнни усмехнулся и тихо вздохнул. Ева выдавила из себя улыбку.
— Понимаешь, о чем я говорю?
— Конечно, — ответил Дэнни.
Я тоже ее понимал. Звуки и запахи. Ощущение напряжения конюшен и их энергетики, жар моторов из боксов. Ожидание зрителей. Их словно током пробивает, когда диктор объявляет очередной старт. Один вид машин на старте взвинчивает зрителей, а когда машины исчезают за первым поворотом, включается воображение, и люди додумывают происходящее на трассе, пока машины снова не окажутся на линии старта/финиша, но уже совсем в другом порядке. Они спешат обогнать друг друга, рвутся вперед, а потом опять скрываются за поворотом, где все может вновь измениться. Мы с Дэнни восторгались гонками, они наполняли нас энергией, но для Евы та же энергия могла оказаться губительной.
— Может, воспользоваться скороваркой? Закрывается она плотно, — предложил Дэнни, и Ева громко рассмеялась. Просто заржала. Я никогда не слышал, чтобы она так хохотала. — Оставлю тебе пару чашек потенциальных малышей. Скороварку засунешь в холодильник, — закончил Дэнни под неумолкающий смех Евы. Смысла шутки я не понял, но Ева, видимо, сочла ее очень остроумной.
Она поднялась и ушла в дом, а через минуту вернулась со скороваркой. Тонко улыбаясь, Ева внимательно осмотрела ее, смерила глазами диаметр и длину трубки для выпуска воздуха, провела по ней рукой.
— Хм… думаю, подойдет, — произнесла она.
Теперь они смеялись оба, разглядывая лужайку, и я во все глаза пялился на нее вместе с ними. Мы наблюдали за Зоей. Мокрая с головы до пят, с блестящими от воды и налипшими на плечи кудрями, она продолжала скакать возле разбрызгивателя. В детском бикини, загорелая, она бегала вокруг разбрызгивателя, визжала от радости, смеялась от счастья, и голос ее разносился по улицам Центрального района.
Глава 17
Машина едет туда, куда ты смотришь.
Мы отправились в Дэнни-Крик не потому, что курорт назвали в честь Дэнни, а потому, что там можно много гулять. Зоя лазила везде в своих первых кедах, а меня отстегивали от поводка. Лето на Каскадах всегда очаровательное. Под навесом из кедра и ольхи прохладно, протоптанные дорожки сухие, по ним мы совершали длительные экскурсии. Рядом с дорожками — а собаки любят бегать именно в таких местах — земля была покрыта мягким пушистым одеялом из иголок, которые гнили и тем обеспечивали деревьям бесперебойное питание. А какой там аромат!
Будь у меня яички, я бы почувствовал эрекцию. Там пахло богатством и плодородием. Рождением и смертью, хорошей пищей и разложением. Ожиданием. Просто ожиданием кого-нибудь, кто бы вдохнул этот аромат, пригнулся к земле и ощутил благоухание каждого слоя, ведь все они имели свой собственный дух. Хороший нос вроде моего легко различит их. Я редко даю волю чувствам, предпочитая, как свойственно людям, оставаться невозмутимым, но тем летом, учитывая охватившую нас всех радость, успех Дэнни, счастье Зои и даже Евы, чувствовавшей себя легко и свободно, я не мог сдержаться и целыми днями как угорелый носился по лесу, нырял в кусты, перепрыгивал через поваленные деревья, бегал за бурундуками и лаял на соек, катался в траве и чесал спину о стволы деревьев, стряхивая с нее листья, иголки и комья земли.