Гонки на выживание

«Жаворонок» стоял в отдалении от других домов на вершине пологого холма над дорогой, соединявшей Онфлер с Довилем. Агент по продаже недвижимости из Трувиля пришел в ужас: он намеревался продать этой богатой и знаменитой американке один из самых престижных особняков, расположенных поблизости. «Жаворонок» представлял собой заброшенное строение с облупившейся штукатуркой, частично сгнившими стропилами и вздыбившейся соломой на крыше. Внутри все было еще хуже: устаревшая проводка, сгнившие трубы и птичьи гнезда. Но Александра увидела этот дом на закате, случайно выглянув из окна машины по дороге в Довиль: штукатурка порозовела, беспорядочно оплетавший стены и крышу плющ как будто горел огнем, а дикие розы, в беспорядке разросшиеся в саду, напоминали букет невесты.

Александра с трудом заставила себя отвести взгляд. Ей сразу захотелось нарисовать этот живописный дом.

К весне следующего года «Жаворонок» уже приобрел вид жилого дома. Александра через адвоката связалась с Андреасом и сообщила ему, что решила продать квартиру у Центрального парка. Она ожидала уже привычного формального ответа в письменном виде и была удивлена, когда Андреас попросил о личной встрече.

* * *

Пятого июня они встретились на нейтральной территории – в Дубовом зале ресторана гостиницы «Плаза». Встреча оказалась болезненной для обоих, но они успешно скрывали это. Они говорили друг с другом, как вежливые незнакомцы, обменялись бумагами, на мгновение слегка соприкоснулись пальцами и так же быстро отдернули руки. Наконец они заговорили о Бобби.

– Давно хотел тебя поблагодарить, – смущенно проговорил Андреас, – за фотографии и школьные отчеты.

– Мне казалось, что это будет справедливо.

– Это более чем справедливо.

Наступило молчание. Александре хотелось поскорее уйти; она знала, что все так и будет – мучительно и невыносимо. Она силой заставила себя усидеть на месте и даже пыталась есть свой салат, хотя он вкусом напоминал солому.

Наконец Андреас нарушил затянувшееся молчание вопросом:

– Как она?

– С ней все в порядке, – с фальшивой бодростью улыбнулась Александра. – Хорошеет с каждым днем. Здорова, слава богу. – Она опустила глаза. – Ей не терпится переехать во Францию.

– Не сомневаюсь. – Он вдруг весь залился темной краской гнева. – Я хочу видеть ее, Али.

Она положила вилку. Ее сердце беспорядочно застучало.

– Прошло больше трех лет, Андреас. Не думаю, что это будет справедливо по отношению к ней.

На миг в его глазах явственно проступила слепая ярость, но он тут же снова овладел собой, словно шторы опустились.

– Понимаю. Она привыкла к тому, что меня рядом нет. Ей будет слишком больно, если я вдруг явлюсь с кратким визитом.

Он торопливо отхлебнул глоток вина. Александру захлестнула жалость, и она тут же рассердилась на себя за это.

– Почему именно сейчас, Андреас? – спросила она еле слышно. – Почему не раньше, когда она так нуждалась в тебе?

Он опять покраснел и опустил голову, невидящим взглядом уставившись в тарелку перед собой.

– Я хожу к психоаналитику.

Александра молчала, ожидая продолжения.

– Несколько месяцев назад я позвонил Джону Манетти и попросил рекомендовать кого-нибудь.

От изумления она не нашлась с ответом. Трудно было даже вообразить, чего ему это стоило: обратиться не к кому-нибудь, а к Манетти, к человеку, которого он изначально обвинял во всех своих несчастьях!

– Я очень многое узнал о себе… и многое понял.

Подошел официант и налил им еще вина.

Андреас облизнул пересохшие от волнения губы.

– Как ты думаешь, могу я ей написать? – спросил он с не свойственным ему смирением.

– Написать Бобби? Почему же нет? Я думаю, это прекрасная мысль.

– Думаешь, она ответит? – Его лицо вспыхнуло надеждой.

– Честно говоря, не знаю. Полагаю, это будет зависеть от содержания твоих писем.

– Она меня очень ненавидит?

– Я думаю, у нее вообще нет к тебе ненависти, Андреас. Но она глубоко обижена.

Он схватил свой бокал с такой силой, что Александра испугалась, как бы его пальцы не переломили хрупкую ножку.

– И теперь уже слишком поздно?

– Надеюсь, что нет, – ответила она. – Ведь ей всего восемь. – Тут ей вспомнились слова Роберто. – Жизнь – штука долгая.

Оба они в своих рассуждениях не учли, насколько сильно, несмотря на ее возраст, у Бобби было развито женское упрямство и верность матери. Когда в ячейке с ключом от их номера в отеле «Руаяль» в Довиле, где они поселились, пока в «Жаворонке» заканчивались последние приготовления к переезду, стали появляться первые письма, на девочку напал такой страх, что она даже не решалась читать их сама.

– Чего он хочет, мама?

– Он хочет заново познакомиться с тобой.

– Но почему сейчас? Мы только-только начали все снова…

Александра участливо заметила:

– Он почувствовал себя сильнее, Бобби, но ведь мы на это и надеялись. Теперь он в силах встретиться с тобой, не пытаясь тебя удержать.

Письма продолжали приходить, теперь их бросали в почтовый ящик «Жаворонка». Но, вопреки словам матери, Бобби почувствовала не силу, а трусость в этих осторожных письмах, лишь усугублявших в ней ощущение заброшенности.