Гонки на выживание (Солдаты удачи - 2)

На загородное шоссе спускался вечер, и машин было мало. Вот и знакомый поворот. Сколько раз приходилось Клокову проезжать здесь... За последние годы он перезнакомился едва ли не со всей академической элитой, так или иначе связанной с военно-промышленным комплексом, со всеми ведущими учеными и инженерами, работавшими на оборону.

Вот и знакомый забор и живописно-запущенная дача.

Лапичев вышел из машины, заглянул на участок через прутья забора, потом нажал кнопку звонка.

Вскоре из двери террасы вышла молодая женщина, а за ней протиснулся неуклюжий дряхлый сенбернар, вся былая мощь которого осталась лишь в устрашающем басистом лае. Оба они знали эту женщину -- это была дочь вдовца-академика, незамужняя тридцатипятилетняя Наташа, неизменная помощница и хозяйка при гениальном отце.

-- Здравствуйте, Борис, -- быстро и холодно сказала она. -- Напрасно приехали. Отца нет, я не знаю, где он и когда будет.

-- Его нет или не велено принимать? -- светская улыбка тронула губы Лапичева.

Помимо быстрого, цепкого ума, природа не обидела его ни ростом, ни статью, ни благородством черт.

-- Какая разница? -- пожала она плечами. -- В конце концов, отец просто старый, уставший человек. Наверное, он заслужил право хотя бы на личную свободу и покой. Или что-то случилось?

-- Случилось... -- сказал Борис и показал глазами на автомобиль. -- Я привез Германа Григорьевича. Он приехал просто поговорить. Не как член кабинета, а как старый знакомый. После того, что случилось в "Апогее", он просто не решается беспокоить старика. В общем, все в руках ваших...

-- Ну ладно, сейчас узнаю, -- нахмурилась она и ушла, а пес остался у калитки, сердито поглядывая на пришельца.

На крыльце террасы долго никого не было, но, наконец, появился сам Черемисин. И через несколько минут "Волга" въехала на участок и остановилась, обогнув дачу по периметру. Вице-премьеру было решительно ни к чему, чтобы кто-нибудь узнал, что он здесь. А еще через несколько минут они уже сидели с Черемисиным наедине в плетеных соломенных креслах.

-- Уговаривать явились... -- понимающе кивнул академик.

-- Дорогой Андрей Терентьевич, -- сказал Клоков, -- мне все надоело не меньше, чем вам. И как мне хочется повторить то, что сделали вы, -- плюнуть на все и уйти. Как мы ждали все этой правды, этой свободы. И к чему пришли?

-- Вы приехали сообщить мне эти новости? -- усмехнулся ученый. -- Вы же по табели о рангах то ли пятая, то ли шестая фигура в стране. Так что вы плачетесь, на что сетуете? У вас же все козыри на руках. Говорят, вы имеете на него влияние. Так подсуетитесь, черт возьми, повлияйте!

-- Он теперь слушает других людей, сегодня уже не восемьдесят девятый...

-- Вам сейчас... сколько?

-- Пятьдесят два, -- сказал Клоков.

-- А мне семьдесят. Но такой циничной, хамской расправы над наукой не допустил бы ни Хрущев, ни Ленька, никто... А уж Сталин пустил бы вас всех за такое правление на шашлык, и был бы прав. Так что говорить мне с вами решительно не о чем.

-- Так что же, -- грустно улыбнулся Клоков, -- аудиенция окончена, поворачивать оглобли?

-- Как вам будет угодно, -- сказал академик и отвернулся к окну. -- Я вас не приглашал.

Клоков понял: умный иезуит Лапичев все рассчитал точно. Не прилагая усилий, что называется, и пальцем не пошевелив, дали вспыльчивому старику выпустить первый пар. Теперь можно было потихоньку приступать к делу.

-- Я бы уехал, -- сказал Клоков. -- Но неужели вы думаете, -- вдруг вскричал он и вскочил из кресла, -- вы, зная меня столько лет, допускаете, что у меня душа болит меньше вашего!

-- А черт вас теперь всех разберет! -- с желчным презрением ответил Черемисин. -- Оборотень на оборотне... Уж какие люди, казалось бы... Лишь прикоснулись к власти, лишь чуть понюхали денег -- и что же? Может, назвать имена? Перечислять -- вечера не хватит. Русская наука! От Ломоносова! Во что вы ее ввергли?!

-- Хотите коньяку? -- спросил Клоков.

-- А что? За упокой отечественной научной мысли можно и выпить. Чокаться с вами, уж простите, не пощажу ваших титулов и регалий, неохота, да на поминках, знаете ли, и не чокаются. Наташа! -- крикнул Черемисин.

Его дочь сидела с Лапичевым в гостиной у камина и, невольно подчиняясь бодрому напору и мужскому очарованию своего визави, слушала сплетни и байки с самого верхнего этажа российской власти, о каких нельзя было бы узнать даже в самой информированной прессе.

Она поспешила на зов отца.

-- Сообрази-ка нам чего-нибудь, -- пощелкал пальцами академик. -Закусончик какой-нибудь... В общем, сконструируй для знатного гостя.

-- Да бросьте вы, Андрей Терентьевич! -- с сердцем воскликнул Клоков. -- Сегодня именитый, а завтра...

-- А вот завтра и поглядим... -- уже явно помягче сказал академик.

Наташа Черемисина ушла готовить, и, когда она скрылась, академик сказал:

-- Значит, так, Герман Григорьевич, обсуждать проблему моего возвращения считаю излишним. При нынешнем раскладе -- не вернусь. И покончим с этим. Вы ведь знали, когда ехали, что другого ответа не будет. Стало быть, приехали с чем-то иным. Слушаю...