Гонки по лабиринту

"Меридиан" был обычной закусочной с парадным входом, который открывался с угла здания на перекрестке Праци и Кобозева, его окна выходили прямо на тротуар, широко распахнутые. В ней был низкий стилизованный под бревна потолок, с вмонтированными лампочками, простые деревянные стулья и столы с клеенчатыми скатертями. Это было не то место, где можно было ожидать прослушки.

Их столик был рядом с окном, сразу за двойными входными дверями, но за перилами, которые давали им некоторое уединение. Они уселись среди грязной посуды, и Андрей сунул сумку под стол, между стеной и ногой. Федоров сказал, что он должен взять ее с собой; здесь не стоит оставлять ничего в своей машине. грязная посуда, оставшаяся от предыдущих посетителей были немедленно убраны молодой девушкой с крашенными перекисью водорода волосами, которая носила короткую юбку и футболку, сквозь которую ее маленькие груди выступали весьма провокационно. Когда она ушла, подошел официант, и они заказали пиво "Балтика". Федоров также заказал тонкое филе жареной говядины. Андрей отказался от закуски. Пиво появилось сразу же, охлажденное, что было приятной неожиданностью.

Стол стоял вплотную к окну, которое выходило прямо на тротуар и улицу. Шальнев оперся локтем о подоконник и оглядел тротуары, по которым шли на работу и учебу люди, входя и выходя из луж слабого света, падавшего от старых фонарей. Желудок Шальнева скрутило в узел, но он был полон решимости позволить Дмитрию вести его. Он попытался успокоиться. Он должен был это сделать.

Федоров тем временем выпил почти половину бутылки, прежде чем опустить ее.

− Что здесь происходит? − Сказал Андрей.

Федоров все еще делал свой последний глоток. Затем он кивнул.

− Ладно, − сказал он. − Насколько сильно ты хочешь знать, что здесь происходит?

− С той минуты, как я вошел в твою комнату, − сказал Андрей, − все изменилось. До этого я мог бы развернуться и вернуться домой следующим автобусом без каких-либо проблем. Теперь это будет проблемой.

− Ну, это будет проблемой, если ты тоже останешься, − сказал Федоров. − Это одна из тех вещей, когда если ты попадаешь внутрь, то попадаешь по самые ноздри.

− Я не могу приехать домой и рассказать матери Муравьевой, от чего я ушел.

− Черт возьми, не говори ей. Ты мог бы сообщить об этом хотя бы Борису Пительникову и уехать с чистой совестью.

− Ты можешь это сделать сам, − неожиданно резко сказал Андрей. Внезапно он разозлился, а не оцепенел. Интуиция подсказывала ему кое-что еще. Лучше сначала выслушать Федорова. Ему лучше выслушать его, пока здравый смысл не привел его в беду в регионе, где явно не хватало здравого смысла и где политические игры велись в соответствии с динамикой, которую он лишь смутно понимал. Как бы ему это не нравилось, он должен был слушать Федорова - по крайней мере, какое-то время.

− Я не собираюсь уехать без результатов, − сказал Андрей.

Федоров пожал плечами. Пот снова блестел у него на лбу, когда он полез в карман за сигаретами. Он закурил одну и положил на стол пачку сигарет и красную пластиковую зажигалку "Бик". Здесь разрешалось курить и сигаретный дым парил в воздухе, медленно выплывая из окна в темноту, где становился частью утреннего дыхания, сливаясь со зловонием от автомобильных выхлопов и горящих свалок. Федоров посмотрел на Шальнева.

− Я сменил работу, − сказал он. − Только не с государством, никаких льгот, никакой выслуги лет, никакого страхового полиса, никакой медицинской страховки, никакой пенсионной программы. Я свободен.

− Когда это случилось?

− Почти два года назад.

− Твой выбор?

− Абсолютно.

Большим пальцем руки, державшей сигарету, он смахнул пот со лба. Глоток пива, затяжка сигаретой.

− Но я не сумасшедший, чтобы меня унесло ветром. - Дмитрий покачал головой. − Нет, я держусь подальше от торговли оружием. Я держусь подальше от наркотиков. Они идут рука об руку и деньги...гигантские. Но я могу сосчитать десяток мужчин, крутых мужчин, которые должны были быть достаточно умными, чтобы уйти, когда они могли, достаточно умными, чтобы быть умными, которые больше не тратят свои деньги, поскольку они мертвы. Нет, я предпочитаю долголетие.

Федоров смотрел в окно, размышляя, возможно, задаваясь вопросом, должен ли он говорить то, что говорит. Что бы он ни собирался сказать, Шальнев мог быть уверен, что это было рассчитано. Хотя Федоров казался импульсивным человеком, это была заслуга того, как хорошо он мог думать на ходу, что, даже так, он никогда не действовал опрометчиво. Если бы это не было выгодно Дмитрию, Шальнев не услышал бы его. С этим и равным риском была связана вероятность того, что Федоров мог очень легко подставить его. Если бы он ничего не выигрывал от присутствия Андрея ,он никогда бы не появился в своей комнате при нем.

Федоров поднял указательный палец, как будто хотел сделать и удержать точку.