Гонки со смертью

Мамаша ребеночка? Душевые струи иголками покалывали грудь и живот. Он намылил выпуклый шрам и середину живота по кругу. С мамашей все в порядке. Кобыла Бекки обескровлена и давным-давно окоченела. Нет больше кобылы.

Ребеночек?

Койот все намыливал и намыливал живот. Пар окутывал его белесым коконом. Кусок мыла выскользнул из пальцев, но он продолжал водить рукой вокруг пупка.

Из крана потекла холодная вода. Койот заморгал. Ощущение скрипящей кожи заставило его посмотреть вниз. Сморщенные подушечки пальцев скользили вокруг пупка. Как долго он пробыл в этом душе?

Он резко выключил воду. Ему было о чем подумать и о чем побеспокоиться. Обмотавшись полотенцем, он направился в спальню, мысленно еще раз перебирая список.

Машина. Компьютер. Мамаша.

Мамаша… мамаша… что-то ушло вместе с мамашей.

Нет, ушла сама мамаша. Просто взяла и ушла. И от этого никуда не деться. Голливуд за окном как раз и был тем местом, куда она ушла. «Побудь один, Кай. Я вернусь вечером». Это она сказала ему в душной, залитой солнцем квартире у подножия гор. Но так и не вернулась. Он ждал и соорудил себе в углу гнездо из ее одежды и там сидел, зарывшись, пока консьерж не нашел его и не вызвал представителя социальных служб. Но ее уход оказался для него бесценным даром. Ему пришлось научиться бороться и выживать. Нужда и одиночество взрастили в нем силу. Он прошел хорошую подготовку, был годен ко всему, что навалила на него армия, — к испытаниям в Чайна-Лейк, к последующей работе в секретных службах.

И вот он снова предоставлен самому себе. От него отказались.

Он потер рукой шрам и взял со стола амулет. Две половинки одного целого. Шрам родился от шрапнели, угодившей в амулет, а сам Койот родился от «Южной звезды».

Внутри него росла потребность — жажда и голод. В глотке почти уже рождался крик.

Конечно, у него был список и определенная схема действий, но он собирался кое-что поправить в этой схеме. Во что бы то ни стало следует найти источник течи. И он знал, где начинать поиск.

Он выглянул в окно — там в блуждающих бликах утопал Лос-Анджелес. А голод все усиливался — это желание есть, есть и есть, пока не наступит насыщение. Койот швырнул полотенце в угол комнаты, раскрыл на постели чемодан и начал одеваться.

Машина. Компьютер. Мамаша.

А теперь еще какая-то течь. Он должен что-то предпринять.

Он натянул на себя футболку, брюки, рубашку и бейсболку. Сегодня вас обслуживает мистер Заурядность.

Но кое-что он все-таки забыл. Это ощущение прямо-таки витало в воздухе. И касалось ребенка. Ребенка, оторванного от матери. Ребенка Бекки? Он задумался, но мысль тут же ускользнула. Он захлопнул чемодан и повернулся к двери.

Глава 13

На горизонте маячили сине-зеленые хребты Санта-Моники. Джесси на скорости восемьдесят пять миль в час пер прямо на бензовоз. Голос отца был ровным и спокойным.

— Особенно подозрительными кажутся три смерти. Фиби Чэдуик, Линды Гарсиа и Шэннон Грубер. Соответственно: алкоголь, анорексия и пневмония. Все случаи нетипичны.

— Что значит «нетипичны»? — спросила я.

— Фиби была любительницей вечеринок. Подвыпивши, она сошла с обочины и попала под автобус. А выпила всего пару порций спиртного и в соответствии с медэкспертизой не была пьяна. Но, как выяснилось, ее била крупная дрожь, рефлексы были вялые, а речь почти бессвязная. Кроме того, она утверждала, что огни светофора «разговаривают», а Кэти Курик «обошла ее со всех сторон».

— Ничего себе!

Джесси взглянул в зеркальце заднего вида и рванул в самый левый ряд, чтобы объехать бензовоз.

— Уилширский разворот будет только через полмили, — напомнила я.

— Знаю. И не надо хватать меня за плечо.

Он объехал бензовоз и резко свернул на бульвар Уилшир.

Отец схватился за ручку дверцы со своей стороны.

— Ну а Линда Гарсиа… Анорексия проявилась в форме горячки и унесла ее на тот свет в считанные месяцы. Отец говорит, что болезнь выжгла ее изнутри дотла. Когда он привез ее в больницу, она весила около тридцати килограммов.

— Проклятие! — Я гнала от себя мысленные картины. — А Шэннон? В некрологе речь идет о пневмонии как результате какой-то тяжелой продолжительной болезни. А мама мне сказала, что в их семье была тяжелая форма рака легких.

— Это был не рак. А что — никто не знает.

— Но как же…

Он резко обернулся:

— За последние тридцать шесть часов я успел переговорить с родителями всех этих людей. И люди, с которыми я вместе служил, с которыми работал бок о бок, они тоже… Каждый из них похоронил ребенка.

Я отвела взгляд в сторону.

На бульваре Сепульведа Джесси проскочил на красный свет, и мы пронеслись мимо федерального здания, одиноко возвышавшегося у дороги словно соляной столб. Голос отца снова стал ровным и спокойным.

— Жизнь Шэннон превратилась в один сплошной непрекращающийся страх. Однажды родители нашли ее в шкафу, где она пряталась, обернувшись мокрыми полотенцами, чтобы «спастись» от пылевых клещей. Она чуть было не покончила с собой, после чего психиатр накачал ее торазином, а чтобы сделать рентгеноскопию мозга, ее даже пришлось привязать. У нее нашли серьезные аномалии в области таламуса.