Гонцы смерти

Нортона и его напарника, по документам он значился как Поль Верни, имевший французское гражданство, Реддвей сдал на руки местной полиции, поместившей их за решетку. Турецкий тотчас предъявил начальнику полиции требование Российской Генпрокуратуры о выдаче Нортона, но тот сразу же отослал «важняка» к швейцарской полиции и швейцарскому суду, которым он собирался выдать террориста. В отношении второго задержанного был послан запрос во Францию, гражданином которой он являлся.

Александр Борисович связался с российскими посольствами в Германии и Швейцарии, дозвонился до Меркулова, известил о результатах и запросил помощи. Поинтересовался делами в Москве, спросил, не звонил ли Басов. Но никаких звонков от него не поступало.

Пока решались формальности, Турецкий, пользуясь дружескими отношениями Питера и местной полиции, попробовал еще раз допросить Нортона. Но тот молчал, требуя адвоката и отправки его в Швейцарию.

На второй день после захвата Реддвей зазвал Турецкого к себе домой. Жену с сыном он отправил на неделю в Мюнхен, куда приехала по делам ее сестра.

Питер еле держал себя в руках, он все еще не мог оправиться от случившегося. Они выпили, и Реддвей рассказал то, что его мучило больше всего: историю с Надей. Он по глупости, впав в эйфорию, начал встречаться с ней и по возвращении из Москвы. Больше того, он сделал ей предложение, был готов расстаться с женой, но Надя благоразумно предложила пока ничего не предпринимать. Пусть год-полтора все остается по-прежнему, а там, если их обоюдная страсть не утихнет, тогда они и будут решать, как им стоит поступить.

— Я даже признался, что готов ради нее уйти со службы, но она резко говорила: нет-нет! Меня это очень засторожило, — вздохнул Питер.

— Ты что, ее подозреваешь? — удивился Турецкий.

— Да, — сказал Питер.

Александр Борисович задумался.

— Еще какие у тебя есть подозрения?

— Она полгода была в Женеве, вела наблюдение за террористами. Когда мы узнали, что ее, ну это…

— Засекли.

— Да, засекли, мы убрали, но я боюсь, что ее успели… — Питер скорчил гримасу, давая понять, что ее успели завербовать. — Она вернулась другая. Я увидел это. Там молодой брат ее, он такой рокер, гоняет на мотоциклах, курит травку…

— Зачем же посылали, если была такая информация о брате? — удивился Турецкий.

— Она сама не знала, что он употребляет наркотики. Его легко сломать. А она его очень любит. И потом я узнал, что ее засекли. Почти сразу. И могли легко убить.

— Ты говорил с ней об этом?

— Нет. Я хотел сначала посоветоваться с тобой. Мне не с кем больше поговорить по душам.

— Это серьезные подозрения, — нахмурился Турецкий.

— И потом, я почувствовал некоторую фальшь еще в Москве. В постели, когда каждый жест и взгляд как под рентгеном. Тогда я не обратил внимания на этот оттенок игры, а сейчас, когда вспоминаю, то все как под увеличительным стеклом. И потом, она стала задавать вопросы, которые не относились к ее компетенции. Я ничего ей не ответил, отшутился и тоже не придал значения. Это уже ошибка. И когда я сообщил, что мы взяли этих, она побледнела. Испугалась. Может быть, мне показалось, я что-то утрирую, но когда собираешь все вместе, то… — Питер не договорил. — Что мне делать?

— Надо думать. Ты обязан доложить обо всем руководству и сообща принимать решение. Один ты этот вопрос решать не вправе.

Турецкий, подражая Питеру, состроил грустную гримасу.

Вечером позвонил Меркулов и сообщил, что пропал Басов. Костя разговаривал с Ильей Евгеньевичем, и тот сообщил, что Сергей не появляется уже четвертый день. Правда, он оставил записку, что устал и на пару недель хочет съездить отдохнуть к друзьям в Карелию, на озера. Записка была написана рукой племянника, академик это признавал, но он никогда не слышал от него ни о каких друзьях, да и такой бесцельный отдых физик не признавал, а последние три года летние месяцы проводил в Сходне, на даче.

— Мне надо быть в Москве, Костя, — выслушав его, сказал Турецкий.

— А что с Нортоном?

— Его отправляют в Швейцарию и там будут решать его судьбу.

— Его могут отбить по дороге.

— Мы все предусмотрели. Швейцарские власти согласны, чтобы его сопровождали ребята из «Пятого уровня». Мы разработали план, и весьма неплохой. Его не потеряют. Лишь бы швейцарцы отдали его.

— Они никуда не денутся, — ответил Меркулов.

— Я могу ехать?

— Лучше бы тебе остаться и все проследить самому. Сам понимаешь, Скопин в таких делах еще парень неопытный. Что с Гжижей?

— Боюсь, пока его мы не получим. Мы заявили в Интерпол. Они постараются. Извини, но я приеду…

Повисла пауза.

— Я не могу тебе дать такого разрешения, — сказал Меркулов.

— Я приеду по собственному разрешению! — помедлив, сказал Турецкий. — Сейчас в Москве я нужнее!..

38