Гонзаго

— Я все понял, понял, мама дорогая, что мне надо теперь предпринять. А вот этого не хотите, чертовы отродья? Да простит меня терпеливейший из терпеливых господь бог за мои мелкие прегрешения! — проговорил он шепотом и начал мелко крестить котов.

И тут на удивление и радость Михаила Наумовича рыжий здоровый котище, который первым нагло запрыгнул к нему на капот, как только Равиковский начал его крестить, еще громче вдруг заорал, сверкнул зелеными глазищами и бросился прочь. А за ним последовал и другой — черно-белый.

— Сема, Сема, я понял, сынок! — радостно закричал Равиковский. — Их надо крестить, крестить, слышь, сынок, и они все убегут. Делай, как я, Семен! Давай, родной, начинай их быстрей крестить!

Из-за двери гаража раздалось удивленно:

— Пап, ты чего? Шутишь, что ли, со мной? Ты что, в новую веру недавно перешел? Нам же этого делать нельзя….

— Делай, как я тебе говорю, болван! — чуть не в бешенстве закричал на него Равиковский. — Враг для любой веры один, только называется по-разному. Ты не в синагоге, а на православной земле, поэтому делай как угодно, но лишь бы помогло. Ты понял меня, Семен?

— Ладно, как скажешь, не сердись, — промычал Равиковский-младший. — Пап, но как же их крестить, если они некрещеные с роду?..

Что произошло потом и как выкрутились Равиковские из всей этой нехорошей истории, нам до конца не известно. Лишь известно, что к пяти часам утра они оба прибыли целы и здоровы домой, и Михаил Наумович с озабоченным бледным лицом тут же, пройдя и запершись в своем кабинете, долго оттуда не выходил. Из-за светлой массивной двери помещения доносились лишь неясные его бормотания. Похоже, он усердно молился.

Но надо честно заявить, что в целой череде необычных, а порой просто необъяснимых событий наступившее утро не принесло желанной мудрости и душевного равновесия в сравнении с канувшим в прошлое вечером не только старшему и младшему Равиковским. Полным неприятных видений и фактов выдалось оно и для Натальи Павловны Юрковой, для того самого замдиректора ломбарда, где накануне побывала старуха Ольховская со своим диким и агрессивным котом. Да что там про утро-то говорить, когда и ночь вся прошла в неприятных сновидениях и кошмарах!

Образ той самой замечательной камеи настолько врезался в память неравнодушной к ценностям женщины, настолько подпортил ей настроение, что до глубокой ночи ее нервная система пребывала в крайне взвинченном и раздраженном состоянии. Мысленно раз за разом Юркова возвращалась к их диалогу в кабинете и каждый раз получала все тот же неприятный, ну просто до возмущения хамский отказ. Все ее нехлипкое существо активно противилось подобному ходу событий и смириться никак не желало. Она настолько возненавидела старуху за ее глупое несогласие с продажей камеи, что ругала Ольховскую самыми изысканными последними словами. И надо прямо сказать, что многие любители поругаться ей бы здорово позавидовали, настолько разнообразен и неожидан был ее женский лексикон.

Ночью же, когда Наталья Павловна после долгих терзаний наконец-то впала в липкое забытье, ей снились одни сплошные неприятности. То она продвигалась по какому-то большому и мрачному болоту, где громко кричали противные лягушки, и под ногами все время ощущала неустойчивую зыбкую жижу, готовую в любой миг разверзнуться и поглотить ее целиком, то вырастало нагромождение каких-то замшелых валунов, преграждавших ей путь-дорогу, а то и вообще снилась какая-то чушь несусветная, что она вдруг вышла замуж за какого-то карлика одноногого в длинной солдатской шинели с почему-то зеленым, словно заплесневевшим, лицом. Вот этого ей только и не хватало! Это ж надо! Это же черт знает что! Она от муженька-то своего Сергея Петровича, неумехи-инженера, только вот недавно освободилась, только жить прилично начала и уж ни в какое другое замужество, боже упаси, больше не собиралась. А тут на вот тебе, такая совершенно дурацкая картинка!

Правда, посреди всех этих неприятностей Юркова вдруг снова увидела старуху Ольховскую с деревянной коробочкой в руках. И что-то ее интуиции подсказало, что надо непременно еще разок попытать счастья и попросить бабку уступить ей драгоценную камею. Попытки ведь не убытки. Она набралась терпения, еще раз постаралась и, к своему крайнему удивлению, увидела и услышала именно то, что так страстно желала, — старуха неожиданно согласилась. Вот ведь везение! Наталья Павловна от радости была вне себя. Нет, напрасно она еще совсем недавно так поносила эту милую и, как оказалось, в общем-то, добрую старушку.

Она тут же отсчитала и передала пять тугих пачек стодолларовых банкнот, а к ним еще приложила отдельно пять таких же зелененьких бумажек, и они, пересыпая фразы различными любезностями, совершенно спокойно произвели обмен.