Гонзу Читатель

Я подняла. Это был ингалятор. Я знаю, что это. При астме, когда дышать не можешь, надо из такой штуковины в горло себе напрыскать. У меня знакомая была в Берлине, она без ингалятора даже в туалет не ходила. Если бы ингалятор хозяйский был, он бы его тут не бросил, обязательно бы подобрал. Значит, этот гад у русалки его отобрал. Или она уронила. Она задыхаться стала, а он ее в воду столкнул и держал там, пока не утонула. Все ясно.

Одно не могу понять: зачем. Приехал с ней с континента, привез к себе домой и сразу же уконтрапупил. К чему такая спешка?

Ингалятор я обратно под шезлонг засунула – пусть пока полежит.

Тут опять ж-ж-ж – ворота загудели и в сторону поехали. Вернулся! Точно, белый «Рено» во двор въезжает. Я стою с лопаткой в руках у барбекюшницы, Гонзу в тень колонны отползает. Я ему сквозь зубы:

– Куда? Ты че?!

А он с усмешечкой:

– Это же твоя игра. Давай, дерзай. А я тут, в уголке постою. Не боись, не убегу.

Серро этот машину остановил перед гаражом, вышел и на меня уставился. Обалдел. У него во дворе на его личной хреновине чужая девка мясо жарит. Обалдеешь тут. Потом он что-то закричал мне по-португальски. Это он мог бы не стараться, я нау компренду, не петрю ни фига. Стою, улыбаюсь радостно, лопаткой ему машу:

– Салют, Мишель! Са ва?

Тут он ко мне уже по-французски. Это мне проще, в институте учила. Хотя говорить затруднительно, пока в голове фразу на родном сложу, пока переведу, пока скажу, полно времени пройдет. Это как у компов бывает задержка отклика или у авто позднее зажигание. Так и у меня. Но понимать хорошо понимаю. Он ко мне движется и кричит:

– Что вы тут?.. Как вы сюда?.. Что происходит?.. Убирайтесь!.. Я сейчас!..

Я вокруг барбекюшницы по кругу, чтобы она, значит, все время между нами оставалась. На всякий случай. Если он на меня кинется, я эту огненную геенну на него вывалю. А сама улыбаюсь по-прежнему:

– Мишель, я Алиса. Меня сестра позвала. Отэсэмэсила, что она тут, у тебя. Мы мясо жарим. Сейчас пикник устроим, только тебя и ждали!

И тут я слегка, чтобы его из поля зрения не выпускать, повернулась к дому и заорала:

– Эй, ну где ты там?! Лили! Иди сюда! Мишель приехал!

Почему «Лили», не знаю. Вот выскочило вдруг мое детское имя. Я же не репетировала. Наверное, мозг собрал картинку: вот я во дворе страшно чем-то занята, важным, самым важным в этот момент, а мама в окно кричит мне в третий уж раз или в четвертый: «Лили! Домой иди! Сколько можно тебя звать?»

Когда я заорала, этот тоже на свой дом уставился. Как на врата адские. Будто ждет, что сейчас полыхнет багровым пламенем сквозь черный дым, и выйдет оттуда… Кто выйдет? Кого он ждет? Смотрит, а в глазах ужас плещется. Непритворный. Так не сыграешь.

И тут – раз! – из ниоткуда у него за плечом Гонзу нарисовался. Совершенно беззвучно. И тихонечко так спрашивает, тоже, между прочим, по-французски (я сразу книжечки у него на кухне вспомнила – значит, не сковородки он на них ставит):

– Ты куда ее сестру дел?

Тот аж подпрыгнул и в прыжке развернулся. Кулаки к груди прижаты по-боксерски – сейчас бить будет. Прямо бедняге Гонзу в глаз засветит. Но нет. Руки опустил.

– Вы, – говорит, – из полиции?.. Нет? Что вам от меня надо? Денег? Сколько?

Все, сдался. Так быстро. Даже не интересно. Прямо как в Эндиных детективах. Сел на стул, лицо руками закрыл. Будто опал, оплыл свечным огарком. Держался, держался – и враз сдулся. Воздух из него выпустили. Даже не пришлось вот это вот: «Давай, рассказывай, говори, а то…» Сам начал.