Читаем Good night, Джези полностью

Тем временем Костя уже крутился рядом, что-то замышлял, раскидывал сети. Он увидел ее однажды, когда она, счастливая, выходила после занятий рисунком, и напустил на нее Таньку. Танька была совершеннолетняя, после школы подалась в натурщицы и, как и Костя, принадлежала к верхушке общества. Ее мать была замдиректора научно-технического издательства, а отец, инженер, работал в Китае.

Машин учитель был выдающийся художник, и попасть к нему было трудно. Когда-то он преподавал в институте, но его выгнали за религиозные взгляды и посещение церкви. А у Кости с ним были давние связи.

Итак, Костя подговорил Таньку, и та задала Маше пару вопросов. Во-первых, спросила, девственница ли Маша. Что на это ответить, Маша знала, потому что с девяти лет ее, как и всех девочек в классе, два раза в год на сей предмет проверяла врачиха. Во-вторых, Танька спросила, умеет ли Маша танцевать и вообще знает ли, как вести себя в танце, потому что танец — дело серьезное, и, если положивший на Машу глаз Костя — а он красавчик, учится живописи, у него несколько пар джинсов, куча западных пластинок, классная система и собственная мастерская, — танцуя, ее прижмет, она тоже должна к нему прижаться. А если поцелует в шею, тоже должна чмокнуть его в шею, око за око, зуб за зуб, притом губы у нее должны быть сухие, чтобы его не обслюнявить.

Маше хотелось разузнать о Косте побольше или хотя бы посмотреть фото. Но Танька махнула рукой, мол, жалко терять время. Учиться танцевать Маше, к счастью, не понадобилось, у нее были балетные способности, и она тренировалась с Гришкой.

Тусняк был в квартире у Таньки, потому что ее родители уехали в Крым. Маша надела мамино платье, перекрашенное из коричневого в черное, под которым красиво смотрелись ее молодые и крепкие груди, черные колготки и балетки, переделанные из теннисных тапочек. Она сразу увидела, что бедновато одета, — девчонки все были в джинсах, обтягивающих водолазках и на шпильках. Но Косте это не мешало.

Маше он не понравился, но танцевал хорошо, был прилично прикинут, и она даже не заметила, когда поменяла мнение. Ее мать впоследствии фыркала, мол, у него от курения зубы желтые, — но как красиво, с каким шиком он курил! К тому же был стройный, длинноногий, и джинсы у него были голубые-преголубые, под цвет глаз, и такая же джинсовая рубашка.

Маша никогда еще не бывала в такой большой квартире. И ее с самого начала ошеломила талантливая веселая молодежь, а также водка пополам с вином, которую Костя то и дело ей подливал. Вдобавок во время танца он не только ее прижимал и целовал в шею — к этому она была Танькой подготовлена, — но и целовал в губы, очень долго и страстно, с языком, чего она не выдержала, вырвалась и убежала на лестницу. Но на площадке вдруг остановилась как вкопанная, припав лицом к холодному оконному стеклу, а сердце так и норовило выпрыгнуть. Простояла добрых минут пятнадцать, строя планы, где они с Костей после свадьбы будут жить, а если у него нет квартиры, то, в конце концов, можно и в мастерской, от Таньки Маша знала, что мастерская у него есть. Прикидывала, когда же устроить эту свадьбу (только не в мае, жениться в мае — плохая примета) и сколько у них будет детей. Она тогда мечтала о двоих: мальчике и девочке. Мальчика бы назвали Антошкой, а девочку Софьей, что значит мудрость.

Все это более-менее обдумав, Маша вернулась в квартиру, чтобы поговорить с Костей, но он бесследно исчез. Она обыскала все четыре комнаты и балкон, где гости пили, целовались, танцевали, — безрезультатно. Даже попробовала расспросить опытную Таньку, которая ее заверила, что все будет хорошо, что она Машу в обиду не даст (и налила ей водки), а Костя найдется.

И оказалась права: открылась дверь уборной, и оттуда с довольным видом вышла на слоновьих ногах толстая критикесса, пишущая статьи о художественных выставках, а за нею взмокший Костя с расстегнутой ширинкой, и тогда Маша снова убежала, теперь уже безвозвратно.

До дому ей было пешком в темноте часа два ходу, метро уже закрылось, она сильно плакала, то шла, то бежала по пустым улицам, ее проводил глазами одинокий милиционер, но с места не сдвинулся, она бежала одна, потом к ней присоединилась собачья тень, а когда она пересекала какую-то площадь, тихую и пустую, как кладбище, возле нее затормозил «москвич», за рулем сидел взрослый парень с круглым открытым и веселым лицом, и он спросил, не нужно ли ей помочь или хотя бы угостить сигаретой… Маша закурила, но не так красиво, как Костя, и рассказала про его измену, а парень ей в ответ: ну и дурак этот Костя, не стоит он ни одной ее слезинки. Вышел, открыл перед Машей дверцу, пригласил в машину и пообещал отвезти домой, но отвез в совершенно другое место, а именно на Москва-реку. А там допивали водку четверо его дружков, они пришли в восторг от такого подарка, как Маша, в столь поздний час, и вежливо осведомились, с кого бы она хотела начать.

Перейти на страницу:

Все книги серии Современное европейское письмо: Польша

Касторп
Касторп

В «Волшебной горе» Томаса Манна есть фраза, побудившая Павла Хюлле написать целый роман под названием «Касторп». Эта фраза — «Позади остались четыре семестра, проведенные им (главным героем романа Т. Манна Гансом Касторпом) в Данцигском политехникуме…» — вынесена в эпиграф. Хюлле живет в Гданьске (до 1918 г. — Данциг). Этот красивый старинный город — полноправный персонаж всех его книг, и неудивительно, что с юности, по признанию писателя, он «сочинял» события, произошедшие у него на родине с героем «Волшебной горы». Роман П. Хюлле — словно пропущенная Т. Манном глава: пережитое Гансом Касторпом на данцигской земле потрясло впечатлительного молодого человека и многое в нем изменило. Автор задал себе трудную задачу: его Касторп обязан был соответствовать манновскому образу, но при этом нельзя было допустить, чтобы повествование померкло в тени книги великого немца. И Павел Хюлле, как считает польская критика, со своей задачей справился.

Павел Хюлле

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Антон Райзер
Антон Райзер

Карл Филипп Мориц (1756–1793) – один из ключевых авторов немецкого Просвещения, зачинатель психологии как точной науки. «Он словно младший брат мой,» – с любовью писал о нем Гёте, взгляды которого на природу творчества подверглись существенному влиянию со стороны его младшего современника. «Антон Райзер» (закончен в 1790 году) – первый психологический роман в европейской литературе, несомненно, принадлежит к ее золотому фонду. Вымышленный герой повествования по сути – лишь маска автора, с редкой проницательностью описавшего экзистенциальные муки собственного взросления и поиски своего места во враждебном и равнодушном мире.Изданием этой книги восполняется досадный пробел, существовавший в представлении русского читателя о классической немецкой литературе XVIII века.

Карл Филипп Мориц

Проза / Классическая проза / Классическая проза XVII-XVIII веков / Европейская старинная литература / Древние книги