Доктора всегда казались мне ужасно сексуальными – может, потому, что их благородное поприще придает им нечто героическое. Но эти двое, упитанный коротышка-доктор, чей испещренный красными прожилками нос напоминает дорожную карту, и его долговязый сутулый ассистент с длинными трясущимися пальцами, явно дискредитируют славное врачебное племя. О состоянии бабушки они говорят какими-то полунамеками, словно слегка приоткрывают завесу над тайной, о которой мы должны догадаться сами. Мне удается понять, что они намерены срочно сделать анализ крови и плевральную пункцию.
– Ей стало хуже? – перебиваю я.
– Ну, не хотелось бы говорить «готовьтесь к худшему». Но возможность сепсиса не исключена.
– Она умирает?
– Сепсис является довольно распространенным осложнением пневмонии в пожилом возрасте. Смертность составляет примерно восемьдесят процентов… – тараторит ассистент, словно по учебнику.
– Значит, она умрет?
– Сейчас мы не можем ничего утверждать с уверенностью. Возможно, потребуется провести переливание крови. Тогда понадобится письменное разрешение.
– Но, доктор, неужели она…
Редж осекается и лезет в карман за ручкой.
– Я – ее единственная родственница. Вы ничего не можете утверждать с уверенностью, это я поняла. Но хоть что-то вы можете нам сказать? – не унимаюсь я.
– Все, что я могу вам сказать, мисс Саммерс, – ваша бабушка серьезно больна. Ближайшие несколько дней будут решающими.
– Но сегодня люди не умирают от пневмонии. Если она умрет, значит, вы лечили ее неправильно.
Доктора обмениваются многозначительными взглядами, словно говорят друг другу: «Еще одна скандалистка на наши головы».
– Я прочла про пневмонию в Интернете, – продолжаю я. – Я знаю, что эта болезнь не смертельна.
– Мисс Саммерс, я тоже читал про пневмонию в Интернете, – сообщает коротышка. – Помимо этого у меня за спиной семь лет учебы и десять лет работы в больницах. Уверяю вас, мы делаем все, что в наших силах. Мы сообщим вам о результатах исследований.
Коротышка и его помощник исчезают за голубой занавеской, словно парочка духов.
Редж сидит, понурив голову, испуганный и бесполезный. Глаза его блестят от слез. Я смотрю на бабушку. Лицо ее приобрело голубоватый оттенок. Даже веки кажутся голубыми. Прижимаюсь щекой к ее щеке и шепчу ей на ухо:
– Держись, бабуля. Не уходи. Ты мне нужна. Ты очень мне нужна.
Слезы застилают мне глаза. Я пытаюсь сосредоточить всю свою волю на одном желании – чтобы ей стало лучше. Какую-нибудь неделю назад я могла разговаривать с бабушкой сколько душе угодно и не понимала, какое это счастье. Редж кладет руку мне на плечо.
– Все будет хорошо, – говорит он. – Она не уйдет от нас. Мы просто не позволим ей, верно?
Он прижимает мою голову к своей груди. Рубашка его пахнет мылом, сердце бьется прямо под моим ухом.
– Все будет хорошо, все будет хорошо, – бормочет он.
Я чувствую, как он гладит мне спину. Мне хочется прижаться к нему теснее и зареветь, но вместо этого я отстраняюсь и вытираю слезы.
– Конечно, все будет хорошо, – говорю я ровным голосом. – Мне надо немного подышать воздухом.
– Вив, тебе не стоит сейчас быть одной.
Собачьи глаза Реджа полны тревоги и заботы.
– Редж, я уже взрослая девочка. За мной не нужно присматривать, – отрезаю я.
Как это все похоже на сцену из какого-то старого фильма. «Тебе не стоит сейчас быть одной…» Я иду к дверям, и печаль развевается у меня за плечами, точно плащ.
На улице вступает в свои права вечер, душный и влажный. Небо затянуто тучами, предвещающими дождь. Дорога уже пахнет дождем. Я медленно бреду к станции. В больнице от меня все равно никакой пользы. Что толку сидеть напротив бабушки вместе с Реджем, превратившимся в мою тень? Мне надо прийти в себя, надо подумать. В последнее время я уделяла бабушке мало внимания. Непозволительно мало. Роб никогда не проявлял к бабушке особой симпатии, а с тех пор, как мы с ним расстались, я только и делала, что носилась со своим разбитым сердцем. И со своим сайтом. Разбитое сердце я превратила в интернет-проект. Переживала об этом проекте, заботилась о нем, в общем, погрязла в нем с головой. Мне казалось, мне и моим товарищам по несчастью станет легче, если мы будем делиться друг с другом своим горьким опытом. Но ведь особенность сердечных страданий в том, что они уникальны. Каждый переживает боль по-своему. И от того, что другому тоже больно, человеку не становится легче.
А теперь надо мной висит угроза потерять бабушку. Угроза, похожая на черную тень. На холодный густой туман. Все в моей жизни пошло наперекосяк. И что хуже всего, я сама в этом виновата. Не знаю, как мне это удалось, но я испортила все хорошее, что подарила мне жизнь. Если бы только увидеть Макса. Если бы только рядом со мной был надежный друг. Если бы у меня была работа, приносящая деньги и удовлетворение. Или хоть что-нибудь еще. Что-нибудь, имеющее смысл. Единственное, что у меня осталось, – надежда выйти замуж.