Google для разбитых сердец

Сейчас у меня есть все шансы осуществить эту надежду. Так что распускать нюни ни к чему. Скоро я выйду замуж. Я всегда этого хотела. Но никогда не думала, что, стоя на пороге семейного счастья, буду чувствовать себя так паршиво. Ощущение такое, словно за исполнение одного-единственного заветного желания я заплатила слишком дорогой ценой. И теперь чувствую себя одураченной, словно человек, который долго копил на какую-то дорогую вещь, выложил за нее кучу денег и на следующий день увидел, что она за бесценок выставлена на распродажу.

Но я не должна поддаваться подобным мыслям. Я должна верить в лучшее. Я выйду замуж, у нас с Робом будет счастливая семья. Бабушка поправится, иначе и быть не может. Я помирюсь с Максом и Люси. На работе я покажу, на что способна, и еще получу повышение. В общем, все будет замечательно. Превосходно. Восхитительно.

Из окон домов доносятся запахи готовящейся пищи. В одном из маленьких садиков пара сорванцов, выскочив из бассейна-лягушатника, носятся по только что скошенной лужайке. Я останавливаюсь и смотрю на них. Их мать, собирающая игрушки, ловит мой взгляд, улыбается и качает головой. Она думает, у меня тоже есть дети. Думает, мне понятны ее радости и заботы. Да, я выгляжу как женщина, которой давно пора быть матерью. Скоро у меня и правда будут дети, говорю я себе, и вдруг страшная правда пронзает меня насквозь. Выйдя замуж за Роба, я не только не приближусь к материнству, напротив, удалюсь от него на тысячи миль. Мне придется заботиться о Робе, нянчиться с Робом, угождать Робу, и на это уйдут все мои силы. С ума сойти! Неужели никто и никогда не назовет меня мамой?

На платформу в Лондоне я выхожу, окончательно упав духом. К тому же начинается дождь. Крупные капли падают на тротуар, и через несколько секунд он становится совсем мокрым. Я сажусь в автобус около вокзала Виктории. Неужели она умрет? Моя милая, добрая, веселая бабушка. Умрет, оставив меня наедине с воспоминаниями о том, как я миллионы раз отмахивалась от нее, сердито шипела на нее, стыдилась ее. Я больше никогда не увижу, как она улыбается. Не скажу ей, как сильно ее люблю. Нет-нет, она не может умереть! Бабушка так со мной не поступит. К горлу у меня подступает ком, и я отворачиваюсь к окну, чтобы избежать любопытных взглядов. Стекло запотело, но я протираю маленькое окошечко. Автобус пересекает площадь Виктории, похожую на свадебный торт, и двигается в сторону Гайд-парка. Если бабушка поправится, я стану лучшей внучкой на свете. Буду навещать ее каждый выходные. И звонить часто-часто.

Автобус проезжает мимо железнодорожной станции Грин-парк, и я вижу бомжа, сидящего на полиэтиленовом пакете. Пассажиры несутся мимо, едва не пиная ногами шляпу, в которую он собирает милостыню. Господи, Лондон так жесток. Слабый обречен здесь на поражение. Я судорожно вздыхаю и сморкаюсь в носовой платок. Надо взять себя в руки и прекратить плакать. Пикадилли стоит в пробке, и мы двигаемся с черепашьей скоростью. Мимо проползают витрины магазинов, «Френч коннекшн», «Остин Рид». Миновав Королевскую Академию, автобус сворачивает к цирку.

Королевская Академия! Я отчаянно жму на кнопку звонка, но автобус уже вырвался из пробки и несется к следующей остановке. Едва дождавшись, когда двери откроются, я выскакиваю под проливной дождь. Волосы почти мгновенно намокают и липнут к лицу. Платье, туфли – все мокрое насквозь. Проталкиваясь между прохожими, я несусь назад, к галерее. Вода с чужих зонтиков течет мне за шиворот. Увидеть картины Макса – это все равно что оказаться рядом с ним. А может, я увижу и его самого. Он должен там быть! Хотя вряд ли он целыми днями околачивается вокруг собственных картин… но ведь ему интересно узнать, не продана ли какая-нибудь его работа… в общем, мы с ним вполне можем там столкнуться, и он… он поймет, как сильно он мне нужен. Я вхожу в вестибюль, стряхиваю с волос дождевые капли и пытаюсь представить встречу с Максом. Повсюду группами и поодиночке снуют туристы. Надо пойти в тот зал, где я видела его в последний раз. Наверняка он ждет меня там. В фильмах все происходит именно так.