Гоп-стоп, битте!

– И опытной рукою
К источнику всего
Дорогой вековою
Направила его…

Если ты хочешь снять с меня трусики, я не буду возражать…

…

– Да ты законспирированный Казанова, милый мой синеглазый Михаэль, – говорила она после, закурив душистую сигаретку.

– Она стояла за дверью, я точно помню.

– Не пугай меня, ты о чем?

– Я точно помню, как Матильда стояла за дверью дедушкиного кабинета.

– Хорошо, хорошо, уговорил, давай я буду тебе подыгрывать и притворюсь ненормальной. Не надо мне объяснять, кто такая Матильда. Тут какая-то странная ассоциация с моим редким именем. По всей видимости, мы имеем дело с реминисценциями или конфабуляциями, я в этом разбираюсь как свинья в апельсинах. А как ты узнал, что эта загадочная Матильда стояла за дверями дедушкиного кабинета?

– Я обратил внимание, что тонкий пучок света из-под двери разделен надвое. Это могли быть ее ноги.

– Вот видишь, милый, я разбудила у тебя сексуальную фантазию, и ты сразу же вспомнил о другой. Неблагодарный! У нее аппетитные ноги?

– Да, как у вас.

– Спасибо за комплимент. Она подслушивала?

– Да.

– Какая коварная! А зачем?

– Не знаю. Мы с дедом славно тогда надрались. Я пил мозельское, а дед «Дорнфельдер».

– А чем закусывали? Пармской ветчиной?

– Ну что вы. Пармская ветчина появляется в продаже только в декабре.

– Правда? А я всегда полагала, что в цивилизованном мире не бывает дефицита продуктов.

– Это не из-за дефицита. Ее же… не знаю, как это сказать, но точно помню, прямо ясно вижу, что на коробочке написано: «Прошутто ди Парма, оригинал Пармашинкен цвельф монат люфтгетрокен». Ее же не менее четырнадцати месяцев готовят. Нарезанная, она продается круглый год, а окороками или большими кусками – только в начале декабря. А мы закусывали шварцвальдской ветчиной. Она продается всегда.