Гоп-стоп, битте!

В тот год из-за жесткого допинг-контроля было запрещено вводить в больной сустав новокаин, но Пепел — не простой конь. Он — личность! Осознал ответственность момента — Михаэль сам удивлялся, как легко ему стало говорить по-русски, как будто он излечился от временного онемения, — осознал ответственность момента вороной жеребец тракененской породы и менял аллюры так естественно, что никто и не заподозрил, чего ему это стоило. В результате невероятной самоотверженности коня эта русская композиция оставила у придирчивых судей незабываемое впечатление «слияния коня с наездницей», ну и, конечно, впечатление неповторимой грации, изящества и божественной гармонии.

…

Больно ткнул ключами под ребра Желтый Санитар Хидякин, выгоняя на ужин, но Михаэль не возмутился. Не хотелось отвлекаться на мелочи, чтобы не дать мраку беспамятства возвратиться на отвоеванную у него территорию. На самом деле мрака уже не было. Были сумерки, но не вечерние, а предутренние.

Темное пространство между настоящим и прошлым озарялось вспышками воспроизведенных в сознании фрагментов прошлой жизни, и светлело, как светлеет небо после грозы. Оставалось связать отдельные фрагменты воспоминаний в одно целое.

* * *

Бульк! Пауза. Бульк! Из полной бутылочки с узким горлышком можно вылить жидкость бесшумно, но для этого необходимо соблюдать оптимальный градус наклона, что сделать в полутемной палате практически невозможно.

Между началом тихого бульканья и моментом неохотного пробуждения прошло совсем немного времени, но именно в эти секунды Михаэль успел просмотреть яркий, насыщенный событиями сон.

Бульк! Крупные снежинки падают почему-то прямо на стол в кабинете деда. Он видит себя маленьким. На дворе время Адвента[19]. Он с мамой и отцом в автомобиле, а за рулем почему-то Матильда Степановна. Едут покупать подарки. Снова кабинет деда. Две Матильды за столом. Дед строит глазки обеим, но он не ревнует. Запах дорогого табака, гости, свечи, елка. Все поют трогательно и старательно: «О танненбаум, о танненбаум, ви грюне дайне блеттер!» — «О елочка, о елочка, как зелены твои листья». Он думает во сне: «А почему листья, а не иголки?» Бульк! Наполняют бокалы. Чокаются с Еленой Петушковой. Подносят шампанское Пеплу. Он просунул умную голову в окно и пьет из фужера. Чем меньше остается шампанского в бокале, тем горизонтальней дедушка наклоняет сосуд. Бульк!

— Нельзя животным шампанское! — кричит Матильда — чешская немка.

— Ввозить можно сколько угодно, вывозить нельзя, — говорит неприметный сотрудник таможни.

И на протяжении всего сна — гнетущее чувство вины перед дедом. Что-то он обещал и не выполнил. Стыдно так, как никогда раньше. Нужно сходить в туалет, но тоже почему-то стыдно. А уже нет сил терпеть, и доктор Савушкин не отвязывает, и мухи, мухи, мухи на груди. Бульк!

— Ах ты сука китайская! — Крик доктора Савушкина.

Он увидел желтое лицо Хидякина, склонившееся над Михаэлем, и принял его за торговца термосами на китайском рынке.

Гнев праведный, усиленный стыдом неврастенического испуга. Скрип покидаемой кровати. Удар, падение, возня.

— Ах ты, сука!

Упала на пол бутылочка с мочой, бульк-бульк-бульк!

Тень второго санитара.

Михаэль уже на ногах. Мокрые кальсоны. Лужица на полу. Все понял.

Шайзе![20]

Савушкин один против двоих. Хидякин пытается вылезти из-под тяжелого нарколога. Второй санитар пинает доктора. Не пинает, а топчет каблуком мощную шею. Увидел подбегающего Михаэля. Отклячил зад, широко расставил ноги, руки в положении защиты.

Рывок на себя. Мгновенный поворот с одновременным легким приседанием. Технически безукоризненный бросок через бедро. Умышленное падение всем телом на грудь поверженного врага. Хруст травмированной грудины. Шайзе!

Свисток Желтого Санитара. Успел-таки! Топот ног подбегающих к палате надзирателей.

— Ключи, — спокойный голос князя Мышкина.

Бьет по первому подбежавшему, как кувалдой, — упал, как умер. Удар по второму — лег рядом ногами к косяку, головой в коридор.

Хидякин пытается выбежать из палаты. Наперерез ему Михаэль.

Подсечка, падение, шея в капкане профессионально выполненного захвата. Хидякин на полу. Михаэль на боку сверху. Душит Желтого Санитара. Хрип, стук ботинок по полу.

— Ключи! — Князь поднимает одного из упавших надзирателей как штангу. Одной рукой схватил за пах, другой за воротник халата. Шмякающий звук удара тела о пол.

Наклоняется, вынимает из кармана лягушкой распластанного врага ключи.

Поворот ключа. Ловушка закрылась.

За всю историю больницы психи еще ни разу так не метелили санитаров.

— В лицо не бить, — рекомендация князя, — наказывать их же методами.

Удар! Еще удар! Удар! Ой, сука, яйца!

Звук разрываемых простыней. Фиксация санитаров к кроватям пациентов.

Барабанная дробь ударов по двери палаты снаружи.

Князь Мышкин спокоен, если не меланхоличен. Ходит по палате, живописно сложив мускулистые руки на груди.