Гоп-стоп, битте!

Он увидел, как девушка в расстегнутой шубе вышла из такси и поднялась по ступенькам ярко освещенного здания. Ресторан «Омск» — прочитал Михаэль, увидел большое скопление людей перед дверями и подошел ближе.

Строгий швейцар проводил фейсконтроль и впускал выборочно. Тем, кто по каким-то причинам не соответствовал его требованиям, говорилось казенное: «Мест нет».

Девушка в расстегнутой шубе оглядела толпу, остановила взгляд на Михаэле, еще раз пробежала глазами по головам неудачников и подошла к нему.

— Можешь водки купить у официантов?

— А вы считаете, что меня пропустят?

— Конечно.

— Сколько вам нужно?

— Две бутылки. — Протянула деньги.

— А если я сам куплю вам еще две, возьмете меня в компанию?

— Без вопросов. Такси ждет. За все уплачено.

Михаэль протиснулся к дверям ресторана. Швейцар кивнул ему, как старому знакомому, и впустил в пахнущее весельем помещение.

Гремела музыка, танцевали пары, сновали официанты, держа подносы на уровне плеча. Вкусно пахло едой, уютом, благополучием.

Подозвал официантку, дал ей деньги, прикинув в уме, что две бутылки водки стоят гораздо меньше, чем он уплатил бы за ночь в гостинице.

В том, что его не выгонят ночью на мороз, он не сомневался. Вернее, не так: он сомневался, но надеялся, что этого не произойдет.

Сели в такси. Долго петляли по городу. Попытался завязать разговор, но девушка посмотрела на него с таким скучным недоброжелательством, что у него пропала охота к словоблудию. Она не проронила ни слова и ни разу не взглянула в его сторону.

— Где это мы? — спросил, выходя из машины.

— Частный сектор. На Северной.

Старый дом. Покосившиеся ворота. Сараи. Обшитый фанерой туалет в конце двора. Остатки зазимовавшего хмеля на стене веранды.

За столом — юркий молодой человек с перебитым носом, рядом — рыхлый, точно сделанный из муки увалень, две разномастные девушки.

— Четыре купили?

— Две он купил, — кивнула в сторону Михаэля.

— Гастролер? — Юркий коротко оглядел гостя и распечатал бутылку.

Михаэль молча кивнул. Нужно было уйти немедленно, но куда?

— Откуда прикатил?

— Из Риги.

— Ну и как у нас в Омске? Срубил чего-нибудь?

— Немножко.

Отступать было поздно, идти некуда. Главное — много не пить.

Его держат за вора. Судя по обстановке и внешности, хозяева тоже не принадлежат к законопослушным гражданам. Придется играть роль до утра. Не на улице же ночевать?

Познакомился с каждым и тут же забыл имена. Зато хорошо запомнил совершенно не подходящие им клички. Юркого доходягу называли Бугаевским, а вылепленного из теста — Красулей.

Пили много и безрадостно. Михаэль рассказал пару анекдотов (слышал от Сергея в поезде) — никакой реакции. То есть не просто не засмеялись по причине отсутствия юмора, а проигнорировали.

Неудобно, гадко, скверно на душе, и этот голос из магнитофона, где он его слышал? Ну конечно, слышал: «Заходите к нам на огонек — пела скрипка ласково и так нежно».

Говорили отрывисто и бессвязно. Дерзили. Сквернословили. Не смеялись — хохотали.

Малина? Притон? Куда он попал?

— Главное, я на его глазах колесо растолок и ему в стакан. — Бугаевский снял великоватый для его пальца перстень, и девушки стали по очереди его рассматривать. — Водка замутилась, он же не растворяется ни х…, и лох ведь просек: «А что это за напиток такой мутный?» — а я ему: «Я тебе с рассольчиком сделал, пей, б…, давай».

— Ой, я не могу, — визжала рыжая, — он уже совсем офонарел, уже в полном отрубе был и все буровил: «Высицкого включите, Высицкого включите», — главное, не Высоцкого, а Высицкого! Чурекам печатку нужно в Ташкент продать. У них бабок много, а золота нет.

Михаэль взял перстень. Тяжелый, безвкусный, крупная толстая печатка с пятак; наискосок, чтобы не поперек пальца и не параллельно, с претензией на изящество — две глубокие риски и между ними три камушка.

«Очень хорошо. Колеса — это, надо полагать, снотворное. — Михаэль вернул кольцо. — Опоили лоха, ограбили, сняли перстень. Славная будет ночь».

А голос из магнитофона продолжал терзать: «Дома ждет холодная постель, пьяная соседка, а в глазах — похоть».

Он слышал этот голос. Слышал, и с ним связано что-то страшное, ужасное, кошмарное. Это невыносимо. Почему так тревожно и страшно. Чувствовал, как позорно дрожит колено. Только бы не заметила сидящая рядом блондинка.

Михаэль сидел спиной к окну. Нелепая мысль заставила оглянуться и всмотреться в черную темень за окном. «А вдруг кинут с улицы кирпич и прямо в затылок? Или, что еще хуже, выстрелят».

Нужно успокоиться. В конце концов, что ему стоит уделать их обоих?

Взял стакан, сделал глоток — потеплело на душе и отпустило.

Успокоился и прикинул расклад. Девушек трое: смуглая ехала с ним в машине, рыжая — подружка Бугаевского, и она же, по всей видимости, хозяйка дома, блондинка — ничья.

Рыхлого Красулю за мужика не держат. Он тоже интереса ни у одной не вызывает. Смуглая ненавидит все человечество. Недурна, приятно телесна. Могла бы сойти за красивую, если бы не тяжеловатый подбородок. Блондинка — серая мышка, но тоже с формами.