Гопакиада

Судя по описям пожитков «стариков», разграбленных во время нередких бунтов на Сечи, самый «незаможный» из пострадавших, не занимавший никакой должности, имел в доме, помимо всякого имущества, 2500 рублей серебром и 75 червонцев — сумма, вдвое превышающая стоимость неплохого российского имения. О состояниях более зажиточных сечевиков можно только догадываться, тем более что капиталы, в отличие от времен прежних, пополнялись в основном не военной добычей, сколько доходами с «паланок», разбросанных по всей «ничейной» степи латифундий, обслуживаемых «голотой» — беглецами с Левобережья, не имеющими права носить оружие и участвовать в набегах. И только этим, ничем более, отличавшимися от «серомы» — многотысячной толпы оборванцев, обитающих на самой Сечи и имевших формальный статус «казаков», уже не дающий права избирать и быть избранным (эта привилегия была закреплена за узким кругом «знатных»), но позволяющий, не работая, жить за счет подачек от «старых». Подачки были не слишком велики, но на пропой хватало, а если хватать переставало, «сирома» бунтовала (в 1749-м и 1768-м случались серьезные бунты на самой Сечи, эксцессы же в «паланках» учету не поддаются). «Знатные», правда, неуклонно давили мятежи при помощи российских войск, но пытались снять социальный стресс и подручными средствами, закрывая глаза на самодеятельность рядового состава. Так что ватаги «сиромы», действуя на свой страх и риск, не только без одобрения свыше, но частенько и вопреки прямому запрету творили беспредел на территории от Днепра до Днестра, дотла грабя соседние территории. Отдуваться же приходилось российским властям, и еще хорошо, если только на уровне дипломатии (именно налет «бесхозных» запорожцев на турецкую Балту спровоцировал Русско-турецкую войну 1768–1774 годов).

Резвились ватаги и на Правобережье, всячески поддерживая — более того, организуя и направляя — гайдамаков в смысле пограбить панские имения. Что, естественно, ломало и так хрупкую стабильность пророссийского режима в Польше. Да и от вмешательства в Пугачевщину «старые» удержали «серому» едва ли не с боями.

В общем, поздняя Сечь была по сути воровской малиной, разросшейся до трудно вообразимых размеров. Те же воры в законе, слегка «подогревающие» подвориков, те же «мужики» на работах, те же внутренние терки вместо общих толковищ, та же, наконец, буза в случае непоняток.

Ничего странного, что ценность их как военной силы неуклонно стремилась к нулю. Если в 1737–1739 годах прощенные «олешковцы» еще как-то проявили себя, то по ходу войны 1768–1774 годов стало ясно, что отдачи от них почти нет. Уровень военной подготовки «серомы» позволял ей более или менее на равных противостоять разве что татарам, но те, по крайней мере, были непьющими и знали, что такое дисциплина. Упал и уровень командования; в отличие от эпохи естественного отбора, когда за бесталанность войско смещало вожаков, теперь у руля стояли «неприкасаемые». На что-то путное годились только «старые», но их претензии и амбиции явно превышали приносимую пользу.

И самое главное: признание по Кючук-Кайнарджийскому миру 1774 года независимости Крымского ханства, автоматически означавшее установление над ним протектората России, лишало существование Запорожья хоть какого-то смысла, делая его не только ненужным, но и опасным. В связи с чем в начале июня 1775 года 25-тысячный корпус во главе с генерал-поручиком Петром Текели, сербом по происхождению, осадил Запорожскую Сечь. Все произошло быстро и без крови: сечевая старшина драться не хотела, пыл буянов охладил вид батарей, выставленных напротив ворот, и 5 июня 1775 года Сечь сдалась без боя, а 14 августа последовал манифест Екатерины II о ликвидации ее «с уничтожением самого имени запорожских казаков».

Но — именно запорожских. Как сословия. Индивидуально же сечевикам (кроме «со своих мест беглых», которым предстояло вернуться туда, откуда пришли), согласно официальному разъяснению, предоставлялось время на то, чтобы в индивидуальном порядке определиться: записаться в крестьяне, мещане или в полки пикинеров (типа казачьих, но входящие в состав регулярных войск). С выбором никто не торопил. Более того, уже в 1787 году всех желающих экс-запорожцев (не желавшие или опасавшиеся возвращения «туда, откуда пришли» успели к тому времени сбежать) записали в Войско верных казаков (позже — Черноморское, а еще позже Кубанское казачьи войска), предоставив им возможность в привычном статусе нести привычную службу на новых рубежах Империи.