Гор

Мерещится мальчику, что кто-то прячется в саду. Не страшный или опасный, но непоседливо озорной, смеющийся задорно. Кто-то, кто играет с ним, княжичем, сидящим на веранде в полосе желтого света и ожидающим, когда закончит приготовления мать.

Легкий ветер звенит бусинками колокольчика. Две бабочки сплелись в танце. Иной берег нашел пристанище на их крыльях.[2] Но как ни старается мальчик разглядеть того, кто стрекочет насекомыми и щебечет птицами, не переступить ему пока грань.

Княгиня появляется в проёме. Задерживается взглядом на темноте сада, прежде чем позвать мягко:

– Гор, малыш, пойдем. Скоро начнется представление.

Тлеет узкая полоса под тяжелыми складками звездной ткани. Музыканты на подмостках. Танцует актриса, то опускаясь, то поднимаясь на носочки, то застывая на полусогнутых ногах. Обсидиановая сеть укрыла лик, порхает бабочкой веер, притягивая взоры. Чернила глаз на расправленных ладонях. Когти футляров на пальцах словно лезвия лепестков. Игрив ритм, сказывает историю о потаенных надеждах.

Прилежно репетирует юная наложница. Отдается без остатка мечте заслужить ответную любовь, ведь предстоит ей вскоре выступать пред своим господином. Недопустима ошибка, смертелен позор. Сколь прост сюжет пьесы.

Тодо стоит вместе со слугами. Сложив руки на груди, наблюдает не столько за развернувшимся представлением, сколько за господской семьей. Те восседают в возведенной для них ложе. Но если лицо князя недвижно, если княгиня предпочитает скрывать эмоции за веером, то княжич поддаётся вперед. Зачарованный, жадно впитывает каждую деталь.

Маленький череп в девичьих ладонях. Поводит вправо-влево, встряхнув атласной лентой тела. Расправляется на плечах актрисы, шепчет на ухо обещания, но то подлый обман. Ритм вдруг спотыкается, торопится. Силится вырваться из душащих объятий девушка. Исказился гримасой лик, спала сеть, пришли в беспорядок волосы. Мальчик бледнеет.

Не слушается львиный череп. Хищно клацает керамическими клыками, затягивая петли. Немой крик размыкает черные губы. Княжич, позабыв об этикете, испуганно льнет к матери, а лев выскакивает на сцену громадной мужской фигурой. Взмахнув белой гривой, мечется, яростно вращая глазами. И безумие его осязаемо.[3]

[1] Иль’Гранд – название мифологического Небесного Змея. Термин склоняется по падежам: Иль’Гранды, Иль’Грандов и т.д. Официальное название Небесных Людей – Народ Иль’Гранда. В данном случае склоняется по падежам только первое слово: Народа Иль’Гранда, Народу Иль’Гранда и т.п.

[2]В японской и китайской традиции образ бабочки связан со смертью. Существовало множество поверий. Например, если носить узор бабочек на одежде, то долго не проживешь. Если бабочка залетит в дом и станет кружиться у семейного алтаря, то это предвещает скорую смерть члена семьи. В данной сцене обыгрывается поверье о том, что бабочки являются душами умерших людей.

[3]Сцена вдохновлена реально существующей пьесой под названием «Кагами-дзиси». В оригинальном сюжете пьесы присутствуют две бабочки, которые сводят с ума льва, что также связано с предыдущим использованием символики бабочек.

Голод

– Выпускайте.

Исчезают среди деревьев заключенные. Претенденты на звание младших Стражей провожают их волчьими взглядами, но златовласый худощавый подросток даже не смотрит в ту сторону. Облизнув потрескавшиеся губы, сглатывает шумно.

Потому что колотит так, что приходится приоткрыть рот, чтобы не стучали зубы. Не от страха или волнения, а от нового непомерного чувства, что поселилось в кончиках пальцев, разделяет косточки позвоночника, сплетается в узел в животе.

Восседает князь на гнедом жеребце, и никого величественней и значительней для подростка не существует. Бог. Живой Бог. Не удостоит и каплей внимания ничтожного смертного.

Хмурятся златые брови. Он заслужит взгляд этих серых глаз. Он сделает всё, что угодно, потому что от чувства внутри, мутного, вязкого, прокатывающегося сотнями мелких игл он готов переломать собственные кости и содрать с себя кожу.

– Посмотрите, – беззвучный шепот складывается в личную молитву. А в голове подростка щелчками проносятся замечания.

– Ты увлекаешься.

– Не смей даже заикаться о совершенстве. Страж должен сохранять хладнокровие.

– Я вижу в тебе наслаждение чужим страданием. Избавься от этого.

Поиск. Нечто особенного, способного дать не только предназначение, написанное на роду, но и смысл. Его безразличию к чувствам других, его уверенности в собственной исключительности, его патологической тяге к жестокости, которая противоречит природе Стражей.

Не положено им зачарованно любоваться огнем, не положено препарировать насекомых, разорять гнезда, мучить пичужек и мелкую живность, чтобы выпустить скопившееся напряжение. Тайком от матерей, а после от старших товарищей и наставников. Раздражение на клыках, вопль в глотке, который подросток не выпустит из опасения накликать на себя беду.