Гóра

Шучорита сидела напротив и из-за веера внимательно наблюдала за Горой; она слышала, что он говорит, но в смысл его слов не вникала. Если бы до ее сознания дошло, что она, не отрывая глаз, смотрит на молодого человека, Шучорита, наверное, сгорела бы со стыда. Но она не замечала этого. Гора сидел напротив нее, он чуть наклонился вперед и положил на стол свои громадные кулаки; свет лампы падал на его большой светлый лоб. Он то презрительно смеялся, то сердито хмурился. Но за этой сменой выражений чувствовались внутреннее достоинство и спокойная уверенность человека, для которого спор отнюдь не был состязанием в красноречии и чьи взгляды сложились в результате долгих раздумий и наблюдений. Убеждением проникнут был не только его голос: выражение глаз, каждый жест, весь его облик свидетельствовали о том, что он глубоко уверен в своей правоте. С удивлением смотрела Шучорита на Гору. Ей казалось, она впервые увидела настоящего человека — человека, которого нельзя поставить на одну доску с другими людьми. Рядом с ним Харан-бабу выглядел совершенным ничтожеством: что-то смехотворное было в его фигуре, чертах лица, манерах, даже в одежде — и это раздражало Шучориту.

Она так часто говорила с Биноем о Горе, что в ее представлении он уже давно превратился в вождя партии, человека стойких убеждений, посвятившего себя служению родине. Но сейчас мысль о его общественных заслугах, о пользе, которую он принесет со временем своей стране, отступила в сторону, и ее взору явился просто человек. Подобно тому как луна вызывает морские приливы, не считаясь при этом ни с местом, ни с временем, так и Гора взволновал сегодня душу Шучориты, заставил ее забыть о благоразумии и хороших манерах и наполнил всю ее искрящейся беззаветной радостью. Первый раз в жизни внутренний мир человека открылся ей, она словно заглянула ему в душу — и, потрясенная, забыла о себе.

От Харана-бабу не ускользнуло напряженное внимание, с которым девушка слушала Гору, и это вовсе не способствовало убедительности и вескости его собственных аргументов. Наконец, не в состоянии более сдерживать себя, он встал и, обращаясь к Шучорите, как будто она была ему близкой родственницей, сказал:

— Шучорита, выйдем на минуту в ту комнату, мне нужно кое-что сказать тебе.

Шучорита вздрогнула, как от удара. Отношения девушки с Хараном-бабу были таковы, что он мог позволить себе говорить с ней в таком тоне, и в другое время она не обратила бы на это никакого внимания, но сегодня, в присутствии Горы и Биноя, его фамильярность оскорбила ее. Она не могла простить Харану взгляда, который бросил на нее Гора. Сначала девушка сделала вид, что не слышала слов Пану-бабу, но когда он повторил уже с некоторым раздражением в голосе: «Ты слышишь, Шучорита? Мне нужно поговорить с тобой. Пойдем в ту комнату», — она, не подымая головы, ответила:

— Скоро вернется отец. Подождем до его прихода.

Биной поднялся.

— Мы, наверное, вам мешаем, — сказал он, — да и нам уже пора.

— Нет, нет, Биной-бабу, — торопливо ответила девушка. — Пожалуйста, не уходите. Отец ведь просил вас дождаться его. Он сейчас вернется.

В голосе ее слышалась мольба. Так могла бы умолять о пощаде лань, которую готовились выпустить в лес навстречу охотнику с заряженным ружьем.

— У меня, к сожалению, нет времени. Я ухожу, — заявил Харан-бабу и стремглав выбежал из комнаты. В следующее мгновение он пожалел о своем опрометчивом поступке, но вернуться обратно было уже неудобно.

Шучорита сидела, низко опустив пылающее от стыда лицо, и тщетно старалась придумать тему для разговора. Вот когда Горе представилась возможность внимательно рассмотреть ее.

Где же заносчивость и развязность, которые он в мыслях всегда приписывал образованным девицам? У нее, вне всякого сомнения, было очень умное и живое лицо, но присущие девушке скромность и застенчивость чудесным образом смягчали его выражение и придавали ему нежное очарование. Как правильны были черты ее лица! Как чист и безоблачен лоб, ясный, словно просвет осеннего неба, сколько прелести в очертании ее губ, похожих на свежие розовые лепестки; они сомкнуты, но слова трепещут на них, готовые сорваться. До сих пор Гора еще никогда не видел вблизи одежду современных женщин и осуждал новую моду, по существу не зная ее. Сегодня же сари, по-новому драпировавшее изящную фигурку Шучориты, показалось ему восхитительным. Одну руку она положила на стол. Эта рука, выглядывавшая из широкого, присборенного у запястья рукава блузки, словно несла Горе вдохновенный призыв ее нежного сердца.