Гóра

Лолита заперла дверь изнутри, тихонько села рядом с сестрой и стала ласково гладить ее по волосам. Прошло немало времени, прежде чем девушка немного успокоилась. Тогда Лолита осторожно отвела ее руки от лица, прижалась щекой к щеке Шучориты и зашептала ей на ухо:

— Уедем в Калькутту, диди. Не можем же мы сегодня идти на вечер к судье!

Шучорита долго ничего не отвечала. Но когда Лолита еще раз повторила свою просьбу, она приподнялась на постели и сказала:

— Разве это возможно, Лолита! С самого начала я не хотела сюда ехать. Но раз уж отец сказал мне, что я должна, я не могу вернуться, не исполнив его приказания.

— Так ведь отец не знает, что тут произошло, — возразила Лолита. — Если бы он знал, он ни за что не захотел бы, чтобы мы оставались.

— Как мы можем быть в этом уверены, дорогая? — возразила Шучорита.

— Но неужели, диди, ты сможешь пойти туда? Сможешь разряженная стоять на сцене и читать стихи? Нет, я не могла бы слова сказать… хоть бы до крови язык себе искусала.

— Понимаю, — сказала Шучорита. — Но надо уметь переносить любые страдания. Сейчас у нас иного выхода нет. Ты думаешь, я когда-нибудь смогу забыть сегодняшний день?

Лолита, возмущенная неуместной покорностью Шучориты, пошла к матери.

— Что же вы не собираетесь ехать, ма? — обратилась она к Бародашундори.

— Ты, кажется, с ума сошла, — в недоумении сказала мать. — Нас ждут там только к девяти часам вечера.

— Я говорю об отъезде в Калькутту.

— Нет, вы только послушайте эту девчонку! — воскликнула Бародашундори.

Тогда Лолита обернулась к Шудхиру:

— А ты как — тоже остаешься?

Шудхир был очень расстроен тем, что произошло с Горой, но у него не хватало мужества отказаться от соблазна блеснуть своими талантами перед изысканным английским обществом. Из его невнятного бормотания можно было понять, что он весьма сожалеет, но все-таки вынужден остаться.

— Ах, сколько времени ушло на споры, — проговорила Бародашундори. — Всем нам нужно хорошенько отдохнуть, а то вечером на нас смотреть будет страшно. Марш все в постель, и чтобы до половины шестого никто и не думал вставать.

С этими словами она выпроводила дочерей из гостиной. Скоро в доме воцарилась тишина. Спали все, кроме Шучориты и Лолиты, которые так и не легли, а сидели каждая в своей комнате, уставившись в одну точку.

Пароходная сирена уже не раз гудела, призывая пассажиров подняться на борт. Матросы готовились было убрать сходни, когда Биной, стоявший на верхней палубе, увидел закутанную в покрывало женщину, спешившую к пароходу. Одеждой и походкой она напоминала Лолиту, но сначала Биной отказался поверить своим глазам. Однако, когда она подошла к пароходу, сомнения его рассеялись. В первый момент он подумал, что Лолита пришла уговаривать его вернуться, но затем вспомнил, что она тоже отказывалась идти на вечер к судье.

Едва только Лолита поднялась на борт, матросы начали убирать сходни. Встревоженный Биной поспешил ей навстречу.

— Пойдемте на верхнюю палубу, — сказала Лолита.

— Но ведь пароход сейчас отчалит, — в смятении сказал Биной.

— Я знаю, — коротко ответила девушка и, не дожидаясь Биноя, стала подыматься наверх. Пароход, непрерывно гудя, отошел от берега.

Усадив Лолиту в кресло на палубе первого класса, Биной с немым вопросом посмотрел ей в глаза.

— Я еду в Калькутту, — объявила Лолита. — Здесь оставаться я не могла.

— А как остальные отнеслись к этому?

— Пока еще никто не знает, — ответила Лолита. — Я оставила им записку.

Дерзкий поступок Лолиты ошеломил Биноя. С трудом обретя дар речи, он неуверенно начал:

— Но…

Лолита решительно прервала его:

— Какие могут быть «но» сейчас, когда пароход уже отчалил. Не понимаю почему, раз я родилась женщиной, то должна все сносить молча. У нас тоже существуют такие понятия, как справедливость и несправедливость, возможное и невозможное. Так знайте же, мне легче было бы покончить с собой, чем участвовать в сегодняшнем спектакле.

Биной понимал, что теперь уж ничего не поделаешь и что сейчас бесполезно терзать себя мыслями, хорошо она поступила или плохо.

После непродолжительного молчания Лолита заговорила снова:

— Я была очень несправедлива к вашему другу, Биной-бабу. Сама не знаю почему, но с первого раза, когда я увидела Гоурмохона-бабу и услышала его речи, я почувствовала к нему неприязнь. Меня возмущало, что он говорил так властно, а вы во всем с ним соглашались и только поддакивали. Я не терплю принуждения — ни словом, ни делом. Но теперь я вижу, что Гоурмохон-бабу умеет принуждать не только других, но и себя, а это — истинная сила воли. Таких людей мне еще не приходилось встречать…