— Зачем нам это, — возразил Корбо, — мне рисуется совсем иной маршрут: морем от Марселя до Александрии; потом на пароходе до Каира; из Каира по железной дороге до Хартума; потом по Белому Нилу до Фашоды, далее рекой Собат или через саванны к абиссинской границе.
— А не полететь ли нам на аэроплане, — заметил Пьер, — если мы найдем машину, приблизительно такую, о какой вы мечтали в Каире, это будет великолепно. Помните перелет английских летчиков: Каир — Сивах и обратно?
— Это блестящая мысль, Пьер, — вы меня окрылили дважды: во-первых, мы сейчас же этим займемся, а, во-вторых, мы действительно полетим туда на крыльях. Вы знаете Гастона Форестье?
— Это известный авиатор?
— Да. Он — мой молочный брат и друг детства. Он был одно время слесарем на автомобильном заводе, потом механиком на военном аэродроме, а за время войны сделался первоклассным летчиком.
Корбо подошел к телефону, и Пьер услышал следующий разговор.
— Гастон? Добрый вечер… Он самый! Вернулся. Спасибо. Что теперь? А я вот задумал одну штуку, и ты нужен мне до зарезу. Приезжай ко мне, выпьем шампанского и поговорим. Ха, ха! Нет, не женюсь, а впрочем, затеваю если не романическую, то, во всяком случае, очень романтическую авантюру. Сумасброд? Но не менее, чем ты. Ха, ха! Разбойник! Ну, до свиданья. Жду сейчас же…
Довольный Корбо повесил трубку и, мурлыча песенку, закурил сигару.
— Мне приходит игривая мысль, — обратился он к Пьеру, — надуть нашу почтенную Академию.
— То есть как? — удивился Пьер.
— Не пугайтесь, дорогой друг! — Надуем мы ее самым благородным образом. Во-первых, я буду болеть еще месяц, а, во-вторых, мы сделаем письменный доклад. Мне нужно быть свободным и поработать это время с Гастоном.
Корбо с места в карьер набросал Пьеру задуманный им план работ.
Но не успели они закончить своих совещаний, как в кабинет влетел крепкий здоровяк и начал, что есть мочи, трясти руку Корбо своей жилистой лапой.
— Черт возьми, — восклицал он, — ты, Жан, совсем стал чернокожим! И не стареешь совсем, а ведь года на четыре старше меня. Стоит только сравнить, — он хлопнул себя по лысой голове, — это голое колено с твоей шевелюрой! Ну, куда опять несет тебя?
— Подожди, подожди, — остановил его Корбо, — познакомься раньше — мой друг, Пьер Сорокин.
— Гастон Форестье, — смутившись и только что заметив постороннего, пробормотал Гастон.
Корбо расхохотался.
— Знаете, Пьер, он, этот медведь Гастон, страшно ревнив к моему авторитету. Ради бога, никогда не критикуйте меня в его присутствии.
Он сердечно обнял и потрепал по плечу Гастона.
За ужином Пьер и Корбо узнали радостную весть, что Форестье придумал новую конструкцию аэроплана огромной грузоподъемности, с тремя каютами, с новым типом моторов. В качестве двигательной силы, вместо бензина, им будет применено особое, сильно конденсированное вещество, изобретенное Антуаном Пармантье. Ожидая мнения и одобрения Корбо, он с увлечением рассказывал свои планы, делая даже цифровые выкладки.
Корбо пришел в восторг.
— Маргарита, — вскричал он, — самого лучшего вина! Будем пить за здоровье Гастона и за его машину!
Радостный ужин затянулся далеко за полночь. Собеседники решили устроить ангар на дворе виллы Корбо и как можно скорее начать постройку «Титана», как окрестили будущий воздушный корабль.
Прошло три недели, как начались работы на дворе виллы, под руководством Гастона Форестье и Корбо. Погода была чудесная; кругом, словно обсыпанные белым и розовым пухом, стояли в цвету персики и абрикосы. Весеннее томленье пробегало огоньками в крови, волновало и пьянило, но вся эта энергия, которая так сладко разряжается в объятиях и поцелуях, на вилле Корбо вкладывалась в работу. Весеннее возбуждение только увеличивало вдохновенье, и милые образы женщин заслонялись «Титаном» и Па-рутой.
Работа становилась экзальтированной, как подвиги пустынников, хотя тут, рядом, пряно дышал огромный Париж всеми ядами своих соблазнов. Впрочем, при таком увлечении работой время мелькало незаметно, а новые события вокруг Фогеля и Паруты еще более придавали вдохновения.
Не успел еще закончиться безобразный процесс из-за статьи «Новая Лапута», как неожиданная сенсация опять взволновала научные круги и публику. Русская Академия Наук получила из Монголии от известного путешественника Козлова, ученика знаменитого Пржевальского, вновь найденную им в городе Хара-Хото книгу с двумя параллельными текстами на монгольском и на каком-то неизвестном языке. После долгих усилий русским ученым удалось расшифровать неведомый язык, оказавшийся туземным языком Хара-Хото времен еще до нашествия монголов. Благодаря этому удалось прочесть и ранее доставленные Козловым книги, которые он привез из открытого им мертвого города.
Но настоящую сенсацию произвело то, что в этих книгах, согласно сообщению Русской Академии, несколько раз по разным поводам упоминались названия: «Страна Пару-ты» и «Народы Паруты». Это заставило Фогеля снова выступить в печати и заговорить об экспедиции в экваториальную Африку.