Гора Мборгали

Като собралась было встать на защиту своего крайне потрясенного супруга, но не посмела...

Барин схватил супругу за руку - она все пыталась вырваться - и силой оттащил ее в кресло. Выждав, пока супруга изольется бранью, он ласково сказал:

– Полно, Мариам, успокойся, дорогая... Пусть себе учит, я же не помчусь, задрав штанины, в тот проулок, где Ило ринулся в огород за бабой. Он сболтнул лишку, скотина, а ты себе нервы портишь!

Барыня все продолжала кипеть, когда Коташвили объявил в свое оправдание:

– Что я такого сказал, барыня... Бабе, говорю, лучше знать, нужно делать по ейному разумению. Я угодить вам хотел... Я всегда так делал. Разве ж кто меня хоть раз накрыл? Ни в жизнь.

Священник с барином переглянулись. Священник деланно нахмурился. Барин захлопал глазами. Оба опустили головы, и барин, не сдержавшись, хмыкнул:

– Ну и ну, каков фрукт?!

– Каков? Мерзкая скотина, пропади он пропадом... Не скотина, а гад ползучий, прости Господи, что в жарких странах водится, он только зев разинет, а кролик сам в глотку ему и прыгает. Гад и есть.

– Все это, Ило, называется изменой Господу, церкви, жене и семье, сообщил священник.

– Ты что говоришь, батюшка! Разве могу я изменить этой святой женщине?! Не такой я человек, на измену я не способен. Когда я с теми бабами, разве ж я с ними? Я с нею, моей отрадою. Кроме нее, у меня никого не было, да мне никто и не нужен. Так-то вот!

– Смотрите-ка, что он говорит, отче, - разволновалась барыня. - Хочешь быть с нею - будь, на кой тебе ляд другие?! Ах ты, распутник. Лежит она рядом, вот и будь с нею, и никаким разводом она голову себе забивать не станет...

– Вот-вот! Это как же получается? Когда ты с ними... Нет, когда ты с нею, то ты с ними... Как ты сказал... - запутался барин.

– Об этом деле я так соображаю. Будь оно праведным, никто бы не стал его пользовать для брани. Милая моя! - Ило протянул руку, чтобы погладить жену, но она уклонилась, чертыхнувшись, и Ило пришлось "всухую" заканчивать фразу: - Она ни в чем не провинилась и...

Это было слишком. Под молчаливыми, спокойными липами вихрем взметнулась ярость. Никто не мог взять в толк: что за человек Коташвили? Повеса, какого свет не видывал, или законченный болван, а может, то и другое вместе. Но ведь какая-то тайна здесь была. Женщина, полная жизни, привлекательная, годами рядом лежит, а он даже попытки не делает овладеть ею?..

– Здесь без Соломона мудрого не обойтись! - нарушил молчание барин, и, надо думать, вывод этот был очень точным.

Священник вдруг оживился, видно, Господь-таки осенил его, подсказав единственно правильную мысль, которую он ждал еще со времени первого посещения Като.

– Слушай меня, Ило, - негромко, спокойно начал он, - ты и с первой женой, бедняжкой Даро, так жил?

– И с нею, отче, и с нею, - не задумываясь, ответил Коташвили.

– Э-э-э! - вырвалось у барина.

– Так откуда шестеро детей, те шестеро откуда?! - опередила священника барыня.

– Она, Даро, украдем брала, сударыня, вот откуда, - глазом не моргнув ответил Коташвили.

– Слава тебе, Господи! - перекрестилась барыня. - Вам бы все на тех несчастных цыган валить, а они просто курокрады да огородные воришки...

– Немедленно признавайся, у кого вы этих детей выкрали? Господи, шестерых! - возмутился барин.

Коташвили улыбнулся, оглядел господ, собрался ответить, но священник не дал:

– Я о воровстве и пропаже детей в нашем уезде ни от кого не слышал. Вы где-нибудь в другом месте крали или, по твоему глупому разумению, "украдом" означает нечто иное?

– Я говорю, она украдом, тишком брала, отче, - застыдился Коташвили. Она утайкой приходила ко мне ночью...

Вопрошатели на миг застыли и вдруг заржали, как кони.

– Слушай, парень, и все шестеро у вас так, украдом? - одышливо спросил барин. Коташвили закивал понурой головой.

– Господи, прости, грех поминать покойницу недобрым словом, но бедняжка Даро, у нее, видно, не было ни крупицы женского самолюбия, пролепетала госпожа.

Супруг в ответ наградил ее уничтожающим взглядом: можно подумать, ты ведешь себя иначе!

– Не ты ли говорил, что будь это дело хорошим, его не пользовали бы в брани и поношении, - ехидно заметил священник.

– Нет, когда по своей воле - нет, отче, - ответил Коташвили.

– Чудачка ты, - игриво заметил священник Като, - чем ко мне ходить, развода требовать, ходила бы к мужу, благо, рядом лежит.

– Откуда мне знать... Вроде бы стыдно, я же баба. А вдруг он не в себе и прогонит меня, уймись, дескать, спи... Что тогда? - как бы про себя, но достаточно внятно проговорила Като.

– Ило, - спокойно, с призвуком смущения заметила барыня, - где это слыхано, чтобы в таких делах зачин был за женщиной?!

– А пусть и не слыхано! Я, барыня, Ило Коташвили, я царь и господин в своем доме и семье, - твердо заявил Ило. - Если я у нее что-нибудь стану просить, хоть самую малость, тогда и верховодить станет она!..

– А как же, чудак человек, как же? - заволновался барин.

– Я погляжу, в этом деле другого выхода нет, украдом должна брать! заключил, как повелел, Ило.

Барин умолк, потом вдруг подскочил как ужаленный и гаркнул:

– Вон отсюда, сучьи дети, убирайтесь!