Гора Мборгали

Ладно бы... Уже шестьдесят седьмой день, как я иду... Если останусь в живых, я тебе, Кола-Колышек, воздвигну где-нибудь монумент... Правда, правда, воздвигну. Если бы не ты, где бы я сейчас был, а?! Да, еще за лыжи с меня причитается, хоть бы по бюсту на каждого гляциолога! Я даже не знаю, кто они такие. Если судьба сведет, возьму у них фотографии на память, и пусть лепят бюсты с фотографий... Хватит нести чепуховину... Не сердись, должен же я как-то занять себя?.. Вот и присматривай за следами, это и есть твое занятие... След?.. Да, след... След следом, но я ведь могу еще поворошить воспоминания!.. Твоя правда! Давай вспомним Резо Гошхотели: очень интересной был личностью - прекрасной наружности, обходительный, ни тени чванства, высокомерия и почему-то холостой. Мужчина в самом расцвете сил стал жертвой репрессий тридцать седьмого года. Он был искателем приключений, с душой, исполненной благородных порывов и страстей, мужчиной, уделом которого должна стать смерть в бою, противоборстве, ему бы умереть стоя, а вместо этого его закололи, как овцу...

Резо Гошхотели был другом моего отца. Время от времени он появлялся у нас. Его рассказы я предпочитал любым зрелищам и развлечениям. Он был отменным рассказчиком и любил вспоминать всякие истории.

Раз как-то в моем присутствии дед Гора спросил его:

– Кто такой этот украинец, высокопоставленный чиновник, он еще в Цхалтубо ездит лечиться? Ни разу не уехал, не повидавшись с тобой. Как вы подружились?

– Он старый революционер, большевик, - усмехнулся Резо, - мы познакомились в гражданскую войну. Между прочим, спас меня от смерти. Это было двадцать второго февраля тысяча девятьсот двадцатого года.

– Кое-кому и меня доводилось от смерти спасать, но по приезде в Цхалтубо или Боржоми они обо мне не справлялись... Расскажи, будь ласков, как это было? - попросил дед.

Дядя Резо улыбнулся, собираясь с мыслями, и приступил к рассказу:

– Во времена меньшевиков у меня была на Черном море шхуна "Нина" водоизмещением пятьсот тонн. Команда состояла из шкипера и четырех матросов. Шхуна была двухмачтовой, ходила под парусом и как моторка. Я занимался фрахтом, перевозил груз из порта в порт на Черном море.

В начале тысяча девятьсот девятнадцатого года, кажется на исходе января, меня отыскал в Батуми Теофиле Эджибия - на него был объявлен розыск, и он скрывался. Узнав, что "Нина" направляется в Одессу, Теофиле попросил помочь вывезти из города революционера Шаумяна, в этом была настоятельная необходимость. Я задумался. До революции все, кто добивался свержения самодержавия, невзирая на партийную принадлежность, помогали друг другу даже тогда, когда между партиями велась какая-либо полемика или борьба.

Обратись ко мне Теофиле Эджибия до революции с просьбой вывезти Шаумяна, я бы счел себя обязанным выполнить просьбу, хотя мы состояли в разных партиях: я был национал-демократом, они - большевиками, но тогда, в то время и при тех обстоятельствах... Грузия была независимой, власть находилась в руках меньшевиков. Большевики боролись с нами, мутили воду, старались представить Советской России положение дел так, что население Грузии жаждет большевистского строя, спит и видит, когда же наконец войдут русские войска. Правда, мы, национал-демократы, были в оппозиции существующему правительству, боролись легально по принципу многопартийных взаимоотношений, но оказывать большевикам какую бы то ни было помощь нам не подобало: ни официально, ни дружески.

Словом, просьба его вызвала во мне смятение. В конце концов я согласился, пропади все пропадом, вывезу, и подумал про себя, что в этой несчастной Грузии одним большевиком меньше будет!