Гора Мборгали

"Я продрог. Не разболеться бы снова! Жар, мучивший меня, и скудный паек сделали свое дело. Я все время недомогаю, потому и не могу сосредоточиться. Э-э-э, мы ведь слышали ружейный выстрел, когда грызли кедровые орешки. Кто же стрелял?.. Потом еще раздавались вдалеке одиночные выстрелы... Может, незнакомец шел за беличьей стаей... Я не силен в зоологии, но где-то слышал, что белки стаями ночуют к месту обильного урожая кедровых шишек... В молодечненской тюрьме, к примеру, Лучинский слыл знатоком охотного дела, а знания, скорее всего, были заемные, почерпнул из какой-нибудь брошюрки... Никакой он не знаток. Ты узнал стороной, что он бузил по пьянке, его осудили и посадили в камеру наседкой, причем тебя предупредили, что с ним надо держать язык за зубами... Так или иначе, эта хижина - скромный дар, ниспосланный Богом, как всегда, в самые трудные минуты, как послан был тот огромный осетр. Сколько раз я прежде удил, ни разу бычка не поймал... Гора Мборгали, терпи и жди!.. Не пропустить бы момента, когда хозяин отправится на охоту, нужно узнать, куда он ключ прячет. Может, он вообще дверь не запирает, может, здесь и замок-то не нужен? Хижина ветхая, сруб прогнил... Гм, эта подзорная труба весит восемьсот граммов, я еще хотел ее выбросить... Совсем не обязательно, чтобы Миша Филиппов наперечет знал все хижины в огромной тайге!.. Да, зайду. Хлеб или мука в хижине будут непременно. Испеку... Эх, Гора, Гора, все хвастаешь - я да я, а в голодуху о еде говоришь, когда и думать о ней нельзя! Помнишь, в Ортачальской пересылке, общая камера, а в ней четыреста пятьдесят голодных заключенных? Каждый третий - дистрофик! Железный ряд лежат впритирку на полу. Староста камеры, Жора Ишхтнели, услышит краем уха разговор о еде, вскочит с дрючком в руке - заткнитесь! Ну и что? Вслух никто не говорил, молчали, но в мыслях все равно было - хлеб, хлеб, хлеб! Зря старался Жора. Бедняга Михо Марсагишвили. По окончании следствия его дядя, степенный старик Арсен Марсагишвили, получив разрешение, прислал во внутреннюю тюрьму продуктовую передачу племяннику. Михо зажал в руке кусок хлеба, так что в ком его сплющил, и сказал с горечью: "Эх, не знал я тебе цены!.." Хлеб лежал на ладони, он смотрел на него... Существует оскорбление словом, жестом, поступком, пыткой, и существует самое изощренное, самое циничное оскорбление - голодом!... Блаженны те, кто не испытал этого. Я был молод, и только слова Михо Марсагишвили заставили меня задуматься о цене хлеба... Сколько в тебе сил душевных осталось, если ты, терзаемый голодом, еще думаешь о человеке!... Да, испеку хлеб, совсем немного - так, граммов пятьдесят. На такой кусочек уйдет двадцать пять - тридцать граммов муки, хозяин ничего не заметит. Много нельзя, я съем чуть-чуть. И потом, хозяин хижины ничего дурного мне не сделал, зачем его обижать. А если застанет меня, что он станет делать? Убьет и заявит, что действовал в целях самозащиты, или, плюнув на охоту, поведет меня под конвоем сдавать "куда следует", черт знает сколько сотен километров?.. Местные ненавидят беглецов... Это на юге о беглецах ведать не ведают, откуда там взяться беглецу... Правда на стороне населения. Вот ведь втемяшится в башку, что за каждого пойманного и сданного беглеца власти дают по пуду муки и сколько-то там спирту. Во-первых, несколько сомнительной представляется количественная сторона вознаграждения: чекисты расщедрятся на такое богатство?.. Во всем беглецы виноваты, у них репутация воришек, насильников, грабителей и убийц, и не без оснований. Я наслышан о случаях, когда местные жители давали пристанище беглецу, кормили-поили его, укрывали какое-то время, а он, попавшись потом, выдавал своего радетеля, и тот получал двадцать пять лет ни больше ни меньше!.. Ладно, хватит. Что дальше-то? Воду согрею, искупаюсь. Вот она, отменная сибирская банька. Заберу с собой пару коробков спичек. Кое-что прояснится позже. У охотника возьму самую малость, чтоб не объесть его. Пусть думает, забегал кто-то из своих, охотник, перекусил маленько и ушел!.. Все равно хозяин хижины раскумекает что к чему, и Митиленич воткнет новый флажок на своей карте. Пусть втыкает! Кого еще несет?! Да их, оказывается, двое!.."

Человек поднялся по склону, оставив позади лес, и вышел на поляну. Обернулся на хижину. Какое-то время смотрел на нее, потом снова возвратился в лес и, укрывшись за толстым стволом, стал наблюдать за хижиной. Гора навел на него подзорную трубу. Ничего примечательного - ружье, патронташ, ягдташ, отстреленные белки и тревога, настороженность во взгляде...