— …не только квалификация, но и большое внимание и способность. А если мы сразу вооружим несколько станков подобным приспособлением, то вы завтра же завалите нас бракованными деталями. Надеюсь, это не входит в ваши расчеты?
— Так что же вы предлагаете? — сдержанно спросил Николай, тоже переходя на «вы».
— Оставить пока приспособление на одном станке, — ответил вместо Плетнева Чижов. — Как вы думаете, Василий Григорьевич?
— Да, это самое разумное.
— Оставить на одном станке, — продолжал воодушевляясь Чижов, — и пусть все ходят и смотрят, как это получается. Своего рода школа опыта. Это будет очень злободневно. Теперь везде такие школы. Как вам кажется, Николай Павлович?
— Не думал. Я хочу, чтобы предложение было широко реализовано, получило признание и принесло пользу. У нас ведь мастерские, а не выставка.
— Это правда. Но подумайте, дорогой Николай Павлович, ведь каждый токарь не сможет…
— А я думаю — сможет.
— Есть предложение: позвать Бабкина, посоветоваться с квалифицированным рабочим, — сказал Плетнев. — Хотя, кажется, наш уважаемый изобретатель не любит советоваться.
— Откуда ты это взял, Василий Григорьевич?
— Ты же ко мне не пришел! А я как-никак конструктор. Мне и по штату положено заниматься консультацией. Но ты понадеялся на свои силы, — усмехнулся Плетнев.
— Понятно, — раздумчиво проговорил Николай. — Советов я не боюсь. Зовите Бабкина.
Бабкин, густо обросший черной бородой, зато всегда гладко причесанный, белозубый, принял серьезное выражение и, как ему показалось, незаметно для других потрогал, сильно ли оброс. Он уже догадался, в чем дело, и только для учтивости спросил, чего от него хотят.
— Конечно, — сказал он, — всякое бывает. Может, это и не трудно, а все же спервоначалу надо присмотреться. Я вот вроде и опыт имею, а боюсь.
— Так ведь Трубина смогла!
— Кто к чему годен, — усмехнулся Бабкин. — Или, может, в самом деле у нее, как Алексей Петрович говорит, руки золотые. А у меня вот они, почти железные.
Бабкин с какой-то обиженной гордостью показал свои грязные, грубоватые руки.
— Не валяй дурака, — рассердился Николай. — Не за тем тебя пригласили. Дело говори.
— Я и говорю дело. Оно, конечно, очень хорошо, твое приспособление, Николай Павлович, но сразу его не ухватишь. Пусть бы для примеру та же Трубина и поработала одна, а мы посмотрели бы, что к чему.
— Справедливо, — согласился Плетнев.
— А почему бы и тебе не взяться?
— Боюсь, Николай Павлович. Мне с моей квалификацией стыдно брак давать… Приспособление технически не проверено. Кто может поручиться, правильно ли сделаны расчеты. Если бы инженер делал…
Леонов покраснел, повернулся к стоявшему у двери Алексею Петровичу и попросил позвать Нину. Чижов, подняв рыжеватые брови, недоуменно посмотрел на него. Николай пояснил:
— Посмотрим, что она скажет.
— Напрасная трата времени, — проговорил Плетнев.
Алексей Петрович вышел на лестничную площадку и, сложив руки рупором, крикнул, чтобы позвали Трубину.
— На голубятню тебя зовут, деталь, наверно, запорола, — сказал Нине парнишка в красной рубахе.
Нина быстро взбежала по лестнице и встревоженная остановилась на пороге, взглянув на начальника смены.
— Иди, иди, — пригласил Николай, — вот Бабкин, видишь, сомневается, что любой токарь сможет работать с этим приспособлением.
— Любой не сможет.
— А я что говорю! — подхватил Бабкин.
— Кто не захочет, тот не сумеет, — заметила Нина.
— Что ты лепечешь? — рассердился Бабкин.
— Не лепечу, а говорю то, что знаю, просто ты не хочешь.
Бабкин усмехнулся, считая ниже своего достоинства вступать в спор с девчонкой. Чижов выразил нетерпение, давая понять, что вопрос уже исчерпан, и вместе с тем, удивляясь, откуда у Леонова охота слушать пустые разговоры. Бабкин, задетый словами Нины, спросил с той же усмешкой:
— А ты больше ничего не знаешь?
— Знаю.
Токарь перестал усмехаться. Плетнев нахмурился.
Губы Нины дрогнули, когда она сказала:
— С этим приспособлением ты лучше моего справишься, да боишься, что снизят расценки.
— Выдумала! — зло взглянул на нее Бабкин. — А ты не боишься?
Но Нина его не слушала:
— Думает, что станет меньше зарабатывать. А если хорошенько прикинуть, то все наоборот. Можно сделать две нормы и больше заработать.
— Не вдвое же?
— Пусть не вдвое, но в полтора раза обязательно. И я, Николай Павлович, буду работать, мне самой интересно. А Бабкин, если он теперь стахановцем именуется, так не должен бояться изобретательства.
Нина покраснела, глаза ее заблестели. Николай испугался: вдруг она заплачет. Но Нина вовсе не собиралась плакать, блеск ее глаз был совсем иным, и далее полинялая кумачовая косынка показалась новее, чем была. Чижов посмотрел на нее и неизвестно почему произнес свое обычное:
— Это правда, — подумал и еще более убежденно повторил: — Это правда!
Плетнев отвернулся.
Когда Нина уже подходила к своему станку, ее догнал Бабкин и насмешливо сказал:
— Разоблачила… Пойдем-ка лучше вечерком за реку, осень провожать… листочки сейчас желтые, мягкие, полежать можно под кустиком. Станок любит смазку, а баба ласку.
— Дурак!