Гора Орлиная

Близился Новый год. В институте устраивали бал-маскарад. Плетнев явился в узкой маске, скрывавшей только глаза. Очевидно, хотел быть узнанным. Софа пришла без маски. Начались танцы. Плетнев отказался танцевать и стоял в стороне со скрещенными на груди руками. После одиннадцати маски разбрелись по углам. Две из них подбежали к Плетневу и сказали, что они решили устроить новогоднее гаданье, так, для смеха, и попросили проводить их. «Нам нужно на перекресток, обязательно… пойдемте с нами… вы такой храбрый». — «Вы шутите?» — хмуро спросил Плетнев. «Нет, правда, мы считаем вас храбрым», — подтвердила подошедшая к ним Софа. Одетые, в масках, они вышли на просторный двор. У самого крыльца стояли сосны, словно они забежали сюда с лесной опушки по глубокому снегу. Ночь была безлунной, снежной, почти без тропинок. Плетнев, идя впереди, сбивался в сугробы. За ним шло уже шесть человек. Девушка, ее звали Аней, попросила Плетнева остановиться. Все собрались тесным кружком. Перестав смеяться и с некоторой таинственностью в голосе она сказала, что для гаданья нужен непременно перекресток. «Самый ближний — у кладбища», — сказал студент-первокурсник, посмотрел на Плетнева и засмеялся. Софа приняла это предложение, и Плетнев пошел, сутуля острые плечи. Шли медленно, изредка оглядываясь на огни города. Где-то далеко — об этом можно было только догадываться по колебаниям света — началась разливка металла, и тогда из темноты выступал, словно тень, силуэт двуглавого собора. Говор девушек стал тише. Вскоре они оказались на перекрестке, вблизи кладбищенской ограды. Одна дорога вела из города на дачи, другая, пересекавшая ее, где-то соединялась со старым уральским трактом. Направо был плотно сошедшийся к ночи лес, налево — стайка сосен, приютившая студенческий городок, а за ним, теперь уже словно в долине, — огни города. Плетнев остановился на самом кресте дорог. «Вот здесь, — проговорила Софа. — Сколько нас? Семь человек? Жаль, одного не хватает. Впрочем, Плетнев двоих заменит. Не сердитесь, слышите? Не смогла умолчать». Она посмотрела на Плетнева, но не увидела ничего за темной прорезью в маске. Такие же прорези вместо глаз смотрели на нее из-за плеча, и одна смеющаяся со вздернутым носом маска показалась ей особенно глупой и неуместной в такую минуту. «Ложитесь на спину, по двое на каждой стороне… Кому-то одному придется, нас только семеро… Ложитесь на снег и слушайте: если телегу услышите — значит свадьба, если что заколачивают, — смерть, если покажется, рельсы гудят, — ехать куда-нибудь». Первокурсник засмеялся, стал грозить комитетом комсомола. Софа ответила, что это забава, и первая легла в снег. Рядом с ней лег Плетнев. Снег забился ему под воротник. Он поежился и спросил у Софы: «Что вы слышите?» Она вздрогнула, повернулась и встала на колени. Плетнев поднялся за нею. Очевидно, глядя на них, встали и другие две пары, и со стороны кладбища, где лежал один студент, тоже встало двое. Софа заметила это, вскрикнула и бросилась бежать. Остальные побежали за нею, стараясь держаться ближе друг к другу. Впереди всех бежала Аня. Плетнев догнал ее, схватил за плечо: «Давайте посчитаем». Посчитал — восемь! — выскочил на тропинку и бросился бежать не оглядываясь. Дорога показалась незнакомой. Откуда-то появились березки. Аня со сбившейся глуповатой маской, испуганная, не отставала от него. Он повернулся, крикнул ей: «Куда мы бежим? Нас только семь!» И, не успев договорить, побежал еще быстрее: было все-таки восемь. Позади него раздался тяжкий топот. Плетнев бежал теперь изо всех сил. Но вот, пригнув голову, он скосил глаза, стараясь взглянуть назад из-под руки, но вдруг споткнулся и, не успев выбросить рук вперед, упал головою в снег, ударившись о старый пень. Кто-то, смеясь, пробежал мимо. Плетнев долго не мог подняться. Софа, встав на одно колено, наклонилась над ним и хотела снять с него маску, но он отвел ее руки, вскочил, сам сорвал с лица раскрашенную картонку, замокшую в снегу, и начал отряхиваться. Одна пола пальто оказалась разорванной. Заметив его огорчение и стыд, Софа расстегнула на груди платье и, не стесняясь, достала булавку: «Пристегните». Плетнев стоял перед нею, опустив голову. Держа в руках булавку и не зная, что с ней делать, он вдруг крикнул: «Ведь это Вьюн, это он подставил ножку». На следующее утро Плетнев подошел к Софе, не глядя в глаза, смущаясь и краснея от злобы, подал ей булавку и поблагодарил. «Я не давала вам никакой булавки», — засмеялась в лицо ему Софа. С тех пор они перестали здороваться…

— А в общем, как ты выражаешься, он человек «ничего», — закончила Софья Анатольевна.

— Может быть, и его тоже на вечеринку позвать? И посадить рядом с Черкашиным?..

— А почему бы нет?

— Милая, что же это такое?

— Серж… впрочем, извини… я тебе уже говорила: ревность тебя не украшает.

В прихожей раздался телефонный звонок, затем приотворилась дверь и выставилось лицо благообразной старухи, которую по настоянию Софьи Анатольевны взяли в дом.

— К телефону вас…

— Откуда?

— Из механического, что ли…

— Меня нет дома…