В последний день саммита Горбачев провел свою первую в истории пресс-конференцию, которую показывали по телевидению в прямом эфире из только что отремонтированного пресс-центра при МИДе. Пообещав вначале журналистскому корпусу сказать всего несколько слов, он затем витийствовал целый час, почти не подглядывая в записи. Саммит он назвал “огромным международным событием”, но предостерег от “эйфории и чрезмерного оптимизма”. Спустя четыре дня, на заседании Политбюро, он был уже не столь сдержан: “Наш прогноз оправдался”. Президент “показал себя реалистом”. “Тут он соприкоснулся с народом”. “Наши люди” продемонстрировали к нему “дружелюбие”. Американцы в дни его визита увидели по телевизору “нашу жизнь, простых советских людей”. “В общем, произошел важный поворот в советско-американских отношениях”. Посол Мэтлок держался того же мнения: личная похвала Рейгана в адрес Горбачева “помогла, пожалуй, больше, чем какое-либо другое событие в отдельности, получить в СССР поддержку для горбачевских реформ”.
Впрочем, предстояло сделать еще очень многое. Соглашение по СНВ, которому Горбачев придавал столь большое значение, казалось таким же недостижимым, как и раньше. А до окончания президентского срока Рейгана оставалось всего полгода. Возбуждение, вызванное саммитом, не отменяло досадных внутренних проблем. К тому же одна из них вновь всплыла в ходе пресс-конференции. Пока длился саммит, Ельцин тоже давал интервью журналистам, и, среди прочего, он призвал отправить в отставку Лигачева. Когда Горбачева спросили об этом на пресс-конференции, советские чиновники, сидевшие на возвышении, заметно побледнели. Репортер Дон Обердорфер писал, что “еще чуть-чуть – и я бы увидел, как крутятся шестеренки в мозгу [Горбачева]”, а затем “он набросился на Ельцина с внезапной яростью”, в очередной раз заклеймил взгляды, высказанные им в октябре 1987 года, и пригрозил, что Ельцина снова могут вызвать в ЦК для объяснений. От уже назревшей проблемы, какой стал Лигачев, Горбачев только отмахнулся: “Нет такой проблемы. Все”[1449].
Третий саммит должен был состояться в декабре в Нью-Йорке. Тем временем, московская встреча ускорила налаживание связей между советскими и американскими дипломатами. Министры обороны Фрэнк Карлуччи (сменивший Уайнбергера) и Дмитрий Язов встречались в Швейцарии, а потом, в августе, Карлуччи прилетал в Москву. Заместитель госсекретаря Джон Уайтхед тоже приезжал в Москву, и в ходе бесед, посвященных региональным конфликтам, по словам Мэтлока, “советские чиновники всерьез взялись за поиск решений”. Но Шульц с Шеварднадзе, хотя и продолжали переговоры о сокращении стратегических вооружений, так и не сдвинулись с места. Учитывая перевес СССР в области обычных вооружений, Вашингтон по-прежнему полагался на стратегическое вооружение как на средство сдерживания угрозы, и Сенат непременно выразил бы бурный протест, если бы было подписано хоть какое-то соглашение об СНВ и не был устранен дисбаланс в распределении обычных вооружений. Кроме того, вице-президент Буш не хотел подписывать подобного соглашения, пока ему приходилось заигрывать с консерваторами в ходе предвыборной кампании[1450].
В то лето Арбатов подсказывал Горбачеву такой выход из этого противоречия: нужно выступить с какой-нибудь крупной “односторонней” инициативой, чтобы привлечь внимание Запада. В середине сентября Добрынин порекомендовал провести “чрезвычайно” раннюю встречу с преемником Рейгана, не дожидаясь его инаугурации, назначенной на январь. 31 октября Горбачев устроил на побережье Черного моря совещание со своим ближним кругом (Яковлевым, Шеварднадзе, Добрыниным, Черняевым, Фалиным). Он собирался выступить в ООН. Там он “представит ‘наш новый образ’”. Он объявит о значительном сокращении советских вооруженных сил в одностороннем порядке. Горбачев рассказал, как совсем недавно беседовал с комсомольцами, и те спрашивали: “Зачем нам такая большая армия, Михаил Сергеевич?” Он назовет ООН инструментом нового мира. Он расскажет о роли Советского Союза в “создании нового мира” – “мы не просто призываем к нему, мы собираемся действовать”. Речь Черчилля “Железный занавес”, с которой тот выступил в 1946 году в Фултоне, штат Миссури, положила начало “холодной войне”. Предстоящее выступление Горбачева станет “анти-Фултоном – Фултоном наоборот”[1451].