Горбачев. Его жизнь и время

Провернуть подобное было нелегко, успех не был гарантирован. Горбачев должен был сдержать свой гнев и проглотить гордость, как и Ельцин. Однако они были нужны друг другу: президент СССР хотел продолжать свой левоцентристский курс, а Ельцин – укрепиться на лидирующей позиции в подготовке нового Союзного договора. В Политбюро о переговорах не знали, а узнав, были возмущены. Горбачеву казалось крайне важным вынести вопрос о будущем Союза на всенародный референдум, и 17 марта все советские граждане получили возможность ответить на вопрос: “Считаете ли вы необходимым сохранение Союза Советских Социалистических Республик как обновленной федерации равноправных суверенных республик, в которой будут в полной мере гарантироваться права и свободы человека любой национальности?” – и 76,4 % респондентов ответили “Да”. Однако в опросе не участвовали жители шести республик, отказавшихся подписать заявление 23 апреля, а в самой России больше людей проголосовало за учреждение поста президента РСФСР, избираемого голосованием, – скорее всего Ельцина, – чем за сохранение Союза[1983].

23 апреля Горбачев прибыл в новоогаревскую резиденцию – построенную в 1950-х годах при Хрущеве в стиле помещичьей усадьбы XIX века – примерно за десять минут до начала встречи. Ельцин демонстративно явился в последнюю минуту, как будто давая понять, что он не вторая скрипка и первую ждать не будет. Собрание проходило в торжественном зале, ярко освещенном хрустальными люстрами, на втором этаже. Горбачев занял свое место, справа от него расположились спикер парламента Лукьянов и Ельцин, республиканские лидеры были рассажены согласно названиям республик в алфавитном порядке. По словам Грачева, результаты встречи в очередной раз показали “виртуозное тактическое мастерство” президента СССР. Перед отъездом лидеры поужинали и закрепили успех шампанским, Горбачев и Ельцин чокались бокалами. Позднее Михаил Сергеевич признается, что тогда у него и коллег “от души отлегло, появилась надежда”[1984].

Новоогаревский процесс продолжался до 23 июля, когда “республиканские вожди” согласовали дату и место подписания нового Союзного договора – 20 августа в Москве. Некоторое время между лидерами сохранялись доброжелательные отношения. После встречи 23 апреля Ельцин сообщил Washington Post, что Горбачев “впервые разговаривал по-человечески”. “Мы с Горбачевым брали всю моральную тяжесть выяснения спорных проблем на себя”, – вспоминает Ельцин. Однако обычно именно ему “приходилось брать инициативу на себя, если речь шла о принципиальном вопросе”. По его словам, их дебаты никогда не приводили к скандалам и неприятным сценам, хотя “происходила вещь, вроде бы нестерпимая для такого человека, как Горбачев: ограничение власти”[1985].

Горбачев тоже сдерживался, хотя 8 мая сказал Шахназарову о Ельцине: “Знаешь, ни на грош ему не верю. Этот человек живет только одной страстью – взять власть. А что с нею делать, сам не знает толком”[1986].

Позиции Ельцина еще более укрепились, когда 12 июня он был избран президентом РСФСР, набрав 59 % голосов, – подобного “народного мандата” и не хватало Горбачеву, который стал президентом СССР на Съезде народных депутатов. В 1990 году он неумело и тщетно пробовал не допустить назначения Ельцина на пост спикера российского парламента. На этот раз он обошелся с Ельциным лучше, но все-таки запретил ему транслировать свою инаугурацию 12 июля на большом экране на Красной площади, давать залп из 24 орудий и присягать на Библии. Горбачев также опоздал на церемонию и произнес нескладную речь. Когда два президента должны были подойти друг к другу на сцене, чтобы пожать руки, Ельцин умышленно остановился на некотором расстоянии, вынудив Горбачева идти к нему. В беседе с Шахназаровым союзный лидер поражался, что его противник, в отличие от него самого, так хорошо освоил тонкости дипломатии, хотя движет им лишь “простодушная жажда скипетра”. “Как это совмещается с политическим чутьем – ума не приложу, – сетовал Горбачев. – Однако, черт знает, может быть, именно в этом секрет, почему ему все прощается. Царь и должен вести себя по-царски. А я вот не умею”[1987].

Дело было не только в личной неприязни между Горбачевым и Ельциным – не могли они договориться и о природе нового союза. Президент СССР думал о создании сильной федерации с центральным правительством, которое было бы основным органом управления, хотя и предоставляло бы республикам значительные полномочия. Ельцин предпочитал вариант с более слабым центром, хотя до осени не заговаривал о том, что новый союз должен быть конфедерацией. Принятый 23 июля проект Союзного договора был компромиссом, однако больше соответствовал видению Горбачева. В нем предусматривалось, что республики будут участвовать в формировании внутренней и внешней политики, что новое союзное государство будет отвечать за защиту суверенитета страны и ее территориальной целостности, осуществлять внешнюю политику, заниматься союзным бюджетом и разработает новую конституцию[1988].