Горбачев и Ельцин как лидеры

Первоначальная опора Хрущева и Брежнева на сторонников жесткой линии, похоже, подтверждает структурное объяснение их поведения в ходе борьбы за власть. Фактически в этом можно видеть подтверждение идеи, что самостоятельная роль личных идей уменьшается, когда речь идет о ставках наивысшего уровня – когда на кону политическое выживание или гибель[11]. Оба в большей степени апеллировали к материальным интересам ключевых групп и традиционным чертам господствующей идеологии на начальном этапе, чем после своей победы в борьбе за власть. Но почему эти лидеры расширили свои коалиции и программы, достигнув руководящих постов? Почему они просто не держались той коалиции, с помощью которой выиграли борьбу за власть, – коалиции, которая в обоих случаях объединяла их с двумя наиболее могущественными интересантами системы: партийным аппаратом и военно-промышленным комплексом?

Один из ответов связан с пониманием, что стратегия «топтания на месте» не вызывала доверия у тех, кто верил в постсталинский консенсус; представители элиты стали воспринимать противоречия внутри системы как нуждающиеся в срочном разрешении, будь то осторожном (Брежнев) или решительном (Хрущев). Другой ответ – идеологический и эмоциональный: оптимистичная идеологическая традиция режима позволяла людям верить, что система способна построить общество изобилия для всех. Третий ответ – политический: это все еще была ленинская система, и лидеру не предоставляли фиксированного срока полномочий. Следовательно, лидеры постсталинской эпохи испытывали острую потребность в политической подстраховке даже после того, как они консолидировали свою власть. Политическая неопределенность касательно процедур и срока полномочий предоставляла лидеру стимул к созданию крупномасштабных (а не минимальных) выигрышных коалиций, что, в свою очередь, приводило его в итоге к спонсированию программ, привлекательных для аудитории в широком диапазоне политического спектра[12]. Выиграв в борьбе за власть посредством апелляции к узким заинтересованным группам с ярко выраженными предпочтениями, он приобретал все более значительную власть, а также получал стимул обеспечить себе политическую подстраховку путем вовлечения ранее сброшенных со счетов заинтересованных групп и идентичностей в свою коалицию. Независимо от того, заключалась ли его личная цель в подстраховке от рисков или в увеличении своей политической независимости за счет уменьшения зависимости от небольшой коалиции, поведенческий результат был одинаков: это расширенная коалиция.

Какими бы ни были причины провозглашения столь амбициозной программы, лидер оказывался в политической обороне, после того как недостатки этой программы становились очевидны. Именно в этот момент личные качества становились особенно важным фактором, определяющим поведение лидера. Его реакция на крах в гораздо меньшей степени была продиктована четким представлением о том, чем обернется дальнейшая политика. Хрущев в последние четыре года своего правления был склонен к значительным колебаниям. Как во внутренних, так и во внешних делах он отчаянно искал панацеи, способные помочь ему восстановить утраченный авторитет, при этом он столкнулся с самыми могущественными и укоренившимися в системе заинтересованными группами. Брежнев, напротив, сознательно избрал стратегию возвращения в коалицию, с которой он достиг вершин в 1960-х годах, и использования любых ресурсов, которые он сумел мобилизовать, ради попытки спасти как можно большую часть своей всеобъемлющей программы.

Укрепление авторитета и постсоветская политика