Горбачев и Ельцин. Революция, реформы и контрреволюция

— Я с ним говорил о тебе месяца два назад, — объяснил Горбачев. — Он был против, говорил, что сработался с тобой. Просил подождать. Мы подождали. Ситуация не изменилась, поэтому неделю назад я снова с ним переговорил, и он вынужден был согласиться…

Через полчаса на политбюро Захаров был утвержден министром. Василий Георгиевич поехал в горком попрощаться с Ельциным, посетовал: что же отпустили?

Тот развел руками:

— А что я мог сделать? У меня была надежда: вдруг ты откажешься?

«Это меня просто поразило! — вспоминал Захаров. — Он не нашел мужества отказать генеральному секретарю, а от меня ждал невозможного! После долгой и теплой беседы он вдруг говорит:

— А знаешь, я думаю, что тебя забирают не случайно — просто меня обескровливают.

Я тогда отнес это на счет его мнительности».

А Ельцин действительно чувствовал себя в изоляции. На политбюро отмалчивался. Но Горбачев не давал ему молчать, просил Бориса Николаевича тоже высказываться. Это привело к еще большему обострению отношений.

На заседании политбюро, где обсуждался проект доклада Горбачева к семидесятилетию Октября, Ельцин высказал массу замечаний. Михаил Сергеевич буквально взорвался и наговорил Борису Николаевичу много неприятного. После этого заседания отношение Горбачева к первому секретарю Московского горкома резко изменилось. Он как бы не замечал Ельцина. Это был очень дурной признак. Ельцин не наивный человек. Понимал: при таких отношениях с генеральным секретарем долго не проработаешь. Так оно и произошло. Эти годы стали разрушительными для здоровья Бориса Николаевича.

«Ельцин стал срываться, — писал академик Чазов, — у него нарушился сон (по его словам, он спал всего три-четыре часа в сутки), и в конце концов он попал в больницу. Эмоциональный, раздраженный, с частыми вегетативными и гипертоническими кризами, он произвел на меня тогда тяжкое впечатление. Но самое главное — он стал злоупотреблять успокаивающими и снотворными средствами, увлекаться алкоголем.

Честно говоря, я испугался за Ельцина, потому что еще свежа была в моей памяти трагедия Брежнева. Ельцин мог пойти по его стопам (что и случилось впоследствии, причем в гораздо худшей форме).

Надо было что-то предпринимать. Я обратился за помощью к известному психиатру, которого считал лучшим по тем временам специалистом в этой области, члену-корреспонденту Академии медицинских наук Рубену Наджарову. Состоялся консилиум, на котором у Ельцина была констатирована появившаяся зависимость от алкоголя и обезболивающих средств…

Наши рекомендации после консилиума о необходимости прекратить прием алкоголя и седативных препаратов Ельцин встретил в штыки, заявив, что он совершенно здоров и в нравоучениях не нуждается. Его жена Наина Иосифовна поддержала нас, но на ее просьбы последовала еще более бурная и грубая по форме реакция. К сожалению, жизнь подтвердила наши опасения, и через десять лет этот сильный от природы человек стал тяжелым инвалидом…»

Бунт в Москве

Почему осенью 1987 года Ельцин вдруг взбунтовался, не сумел объяснить ни он сам, ни кто-либо другой. Это глядя из сегодняшнего дня мы знаем, что Борис Николаевич интуитивно поступил правильно, что этот бунт со временем и сделал его народным любимцем и первым президентом России. Но никто, в том числе он сам, тогда и представить себе не мог такого фантастического поворота событий.

Никакой здравый расчет в тот момент не мог подвигнуть его на выступление против генерального секретаря и вообще против партийного руководства. Он рискнул всем — и карьерой, и здоровьем, и чуть ли ни всей жизнью — и потерял тогда почти все. Его считали конченым человеком, который сам себя погубил. И все были уверены, что ему уже не подняться. Так что же, бунт Ельцина был ошибкой недальновидного человека, которого совершенно случайно подхватила волна народной симпатии и сделала своим лидером?

Потом, когда Ельцин станет главой российского парламента, а затем и президентом и на него будут обращены взгляды миллионов, люди из его окружения будут утверждать, что им действительно руководят инстинкты. Не арифметический расчет, не тщательное взвешивание плюсов и минусов, что доступно многим из нас, а некое интуитивное понимание того, как именно нужно поступить. При этом он сам не в состоянии объяснить, почему действует так, а не иначе.

Ельцин, несомненно, всю свою политическую жизнь руководствовался определенной логикой. Но в ней, как ни парадоксально, больше интуиции, чем самой логики, если такое вообще возможно. В книгах, написанных за него Валентином Юмашевым, чувствуется желание как-то обосновать его действия. Но эти попытки перевести на простой арифметический язык хитроумные ельцинские построения не очень удачны. Во всяком случае это какая-то совершенно иная, нестандартная, своеобразная логика, которая не раз приводила его к весьма неожиданным и странным решениям.