Горбачев

ШАНС ГОРБАЧЕВА (Вместо эпилога)

Жизнь прошла? Но какая из них, — ведь Михаил Сергеевич не раз говорил, что за годы перестройки прожил как бы несколько жизней. За пару дней до отставки он согласился побеседовать «за жизнь» с американцем Т.Копполом, снимавшим в Кремле агонию Советского государства и уход его первого и последнего Президента. Отвечая на вопрос: «Что сейчас происходит у вас в душе?», Горбачев рассказал притчу о царе, призвавшем мудрецов, чтобы сформулировали для него главную мудрость жизни. Те долго размышляли и уже перед смертью царя пришли к нему с одной фразой: «Человек рождается, страдает и умирает».

В те дни Горбачев подводил итог своей самой короткой жизни: Президента СССР. А ведь были и другие — комсомольского вождя, краевого партийного «воеводы», секретаря ЦК, генсека. Наступила и следующая — постсоветская жизнь экс-президента. Если их собрать, вложить одна в другую, получится целая матрешка. И только все вместе они составят образ того, кто, не перестав быть конкретным живым человеком, на наших глазах превратился в событие — в одно из самых неординарных политических явлений ХХ века.

Мудрецы не упомянули, что между рождением и смертью человек получает шанс: право расписаться в Книге Жизни, оставить свой след. Каждый распоряжается этим шансом по-своему. Но чем измерить след, оставленный политиком? После Горбачева, потомственного пахаря, в российской и мировой истории осталась глубокая борозда. Можно ли однозначно оценить сделанное им, ведь его фигура, как и личность, до сих пор остаются предметом споров и разноречивых толкований даже в среде его соратников.

В своих книгах, вышедших почти одновременно, один — бывший секретарь ЦК и изначально активный сторонник генсека В.Фалин пишет, что так называемая перестройка, вместо того чтобы стать «революцией в революции», превратилась в «импровизацию в импровизации», выродившись в «авантюру», другой — А.Черняев — называет ее невиданным историческим прорывом. Для одних Горбачев — «могильщик» великой державы и коммунистической мечты, для других — пророк социализма с человеческим лицом. Он продолжает бросать вызов и тем, кто убежден, что такого социализма не существует, и тем, кто считает, что реальный социализм в человеческом лице не нуждается. Одни вменяют ему в вину идеализм и романтическую веру в «автоматизм демократии», другие — что был недостаточно решительным и жестким лидером в стране, привыкшей к царям и тиранам. Кто ближе к истине?

Уходящих в историю политиков мерили разной шкалой ценностей. Когда А.Пейрефитта, бывшего французского министра и пресс-секретаря де Голля спросили, какое наследство оставил после себя ушедший в отставку генерал, тот ответил: «пример». В этом слове для него соединилось политическое и нравственное величие выдающегося французского и мирового лидера.

Советник другого президента Ф.Миттерана, нынешний министр иностранных дел Франции Ю.Ведрин считает: для оценки политика и государственного деятеля может существовать только один критерий — результат. Даже мораль политика измеряется не намерениями, а результатами: «Морально быть ответственным».

А вот человек, который никогда не был ничьим помощником, К.Любарский хвалит Горбачева не за намерения, а как раз за результат: «Хочется, прежде всего, сказать ему спасибо за то, что он сделал для нашей свободы больше, чем кто-либо иной, и не только его вина, что мы не смогли ею в полной мере воспользоваться. Не важно, что Горбачев делал это не всегда сознательно, иногда даже с противоположными намерениями, — в истории в конечном счете оценивается лишь результат, а он превзошел все ожидания».

По мнению А.Черняева, «…как политик Горбачев проиграл. Останется в истории, как мессия, судьба которых везде одинакова». Однако Горбачеву-политику, а не мессии, неожиданно приходит на помощь другой выдающийся европейский политик Франсуа Миттеран. Он считает, что бывают ситуации, когда деятельность политика можно охарактеризовать как неудачу, но только если оценивать ее «с ограниченной точки зрения: Власти, а не Истории». Немаловажный нюанс.

Собственно говоря, именно уважительная оглядка на историю, стремление угодить ей, угадать ее, скорее, чем желание ее переломить, превращает Горбачева в политика больше западного стиля, чем традиционного русского «царя». В этом одно из объяснений, почему за рубежом легче понимали (и больше ценили) Горбачева, чем в его собственной, не привыкшей к таким правителям стране. Не случайны и приводимые западными политологами параллели между ним и своими политиками. Одна из них — опять-таки с де Голлем. Американец Саймон Серфати считает, что сближает этих двух, очень разных государственных деятелей именно способность вслушиваться в историю и с максимальной эффективностью использовать все возможности, которые она дарит. Называя их обоих «оппортунистами Истории», он заключает: «именно это качество превращает государственного деятеля в истинного революционера».