Горбачевы. Чета президентов

Впервые Центральный комитет партии большевиков образовал его в октябре 1917 года из семи деятелей как временный орган для политического руководства вооруженным восстанием. Трое из них надолго, если не навсегда, остались в исторической памяти. Причем не по фамилиям, а под псевдонимами. Это — Ленин (Ульянов), Сталин (Джугашвили) и Троцкий (Бронштейн). О других четырех — Бубнове, Каменеве (Розенфельд), Зиновьеве (Радомысльский) и Сокольникове (Бриллиант) теперь мало кто помнит. Большевики свергли буржуазное Временное правительство и после недолгого союза с левыми эсерами установили однопартийную диктатуру. В этих условиях была признана необходимость сохранения Политбюро в качестве постоянно действующего высшего партийного органа в перерывах между Пленумами ЦК. В марте 1919 года его статус был закреплен в Уставе партии. С той поры в состав Политбюро в разные годы входило от 10 до 25 наиболее влиятельных партийных и государственных деятелей. Многие из них заседали в нем пожизненно. Рекорд за Микояном — более 40 лет. Для других оно становилось Голгофой. Нравы в нем царили, что в клубке змеином. Контакты между собой за пределами Политбюро, особенно во внеслужебное время, рассматривались наравне с заговором. Всего за советскую историю в Политбюро избиралось 129 деятелей. Около 50 из них были репрессированы по решению своих же соратников. Собственно это и было настоящее, но практически секретное Правительство. Официальным был Совет Народных Комиссаров. А после войны — Совет Министров.

Вначале два-три раза в неделю, а позже на еженедельных заседаниях Политбюро рассматривало важнейшие проблемы страны, мирового коммунистического движения и принимало решения, которые затем беспрекословно оформлялись в форме циркуляров Коминтерна, правительственных и парламентских нормативных актов. Эта традиция соблюдалась свято и тогда, когда Михаил по рекомендации Андропова был принят в число лидеров партии. Теперь он мог сказать: «Я — на вершине». Внешне это так и было. Формально его приняли благосклонно, но еще долгое время считали новичком, так как по возрасту почти всем другим членам Политбюро он годился в сыновья. На заседаниях мнение Михаила часто игнорировалось. И это при его честолюбии. Но он умел ждать своего часа и скрывать обиду. Только Раиса знала, как он недоволен. Михаил не раз говорил ей: «В Ставрополе я руководил, а здесь только участвую в руководстве». К тому же первым среди равных также согласно неписаной традиции был тот член Политбюро, который занимал пост Генерального секретаря. Это и была на самом деле та вершина, о которой он хотя втайне и мечтал, но особых надежд не питал. И как знать, удалось бы ею завладеть, если бы на помощь не поспешила сама природа. Случилось то, что происходит всегда ожидаемо и неожиданно одновременно, но в таком количестве, что иначе как чьим-то промыслом не объяснить. За 2,5 года она прибрала в другой мир трех престарелых Генеральных секретарей и пять совсем одряхлевших членов Политбюро. Среди них был и его многолетний благодетель Андропов. Череда пышных государственных похорон превратилась в обычное дело. А Политическое бюро народная молва переименовала в Похоронное. И чтобы хоть как-то передохнуть от печальных процессий, мудрый Громыко, не без корысти, предложил избрать Генсеком самого молодого из членов Политбюро. Им и оказался Михаил. Решение было единогласным. Инициатива Громыко не осталась без благодарности. Вскоре по предложению Горбачева он стал формальным главой государства — Председателем Президиума Верховного Совета.

После Пленума ЦК Михаил сразу поехал домой. Раиса и дочь встретили его с цветами. Они были счастливы и горды за него. Никто из них и предположить тогда не мог, что всего через шесть лет он останется «без работы», превратившись в правителя без страны. Но в тот день радости не было предела.

Вечером, как всегда, вышли на прогулку. Перефразировав бородатый анекдот, Раиса пошутила:

— Думал ли ты, Миша, что будешь вот так запросто гулять с женой руководителя СССР?

Он рассмеялся, обнял ее и задумчиво проговорил.

— И думал и не думал. Ты же все про меня знаешь. А проблем непочатый край. Не знаю с чего и начать. Менять надо все. Но ты не переживай, я в себе уверен. Да и на твою помощь надеюсь. Главное — расшевелить людей, ослабить гнет бюрократии. И ускорение. Во всем. Больше динамизма. Иначе ничего не получиться. И кадры надо встряхнуть. Хорошо бы победить пьянство. Столько от него бед. Государство должно стать правовым. Ведь после Ленина не было ни одного руководителя юриста. И никто этим не занимался.

— Миша, меня волнует один вопрос. На наши отношения и стиль жизни твой новый пост сильно повлияет?

— Все останется как прежде. Важнее семьи у меня ничего нет. Не беспокойся.