Горбачевы. Чета президентов

Черняев, по его собственному определению, был великим писарем. Это так. Но одновременно это была и одна из темных фигур в ЦК партии и вообще перестройки. Человек явно одаренный талантом литератора, но без принципов и убеждений. Никто в партийном аппарате, в МИДе, кроме него, не мог из краткой идеи или нескольких слов, даже сказанных по телефону, написать речь, доклад или книгу. И никто, как он, по его собственному признанию, не мог так умело подсунуть Горбачеву или вставить в его доклад, в важнейшие партийные документы идеи, очень далекие от марксизма-ленинизма. В своих так называемых дневниках, в большей степени написанных не по горячим следам, а после развала СССР, уже в Фонде Горбачева, он пытается изобразить себя и отчасти своего шефа, хотя и безуспешно, невинной овцой, сторонним наблюдателем этой крупнейшей в истории человечества идеологической, социальной и геополитической катастрофы. А ведь это он сам написал в дневнике, что именно за эту катастрофу был удостоен персональной благодарности президента США Джорджа Буша-старшего 2 декабря 1989 года на Мальте.

С его вхождением в ближний круг кольцо первого состава ревизионистов вокруг Горбачева замкнулось. Сначала по наследству от Андропова появился шумный и активный Арбатов. Потом по возвращении из Канады нелюбимый тем же Андроповым сторонник красивой фразы, коварный Яковлев. И теперь по рекомендации первых двух — лицемер Черняев. Особое место, как бы в постоянной засаде, занимал небывалый льстец Шеварднадзе. В дальнейшем подтянутся Медведев, Примаков и другие. Но эта тройка была первой. Космополиты, аполитичные, абсолютные либералы, видящие в Горбачеве инструмент и средство реализации своих давних антипартийных, антисоциалистических идей, они торжествовали: «плацдарм захвачен, теперь надо подтягивать дополнительные силы и, опираясь на пробивную силу и ненасытное честолюбие Генсека, переходить в решительное наступление».

Первое, что они сделали — приступили к поиску теоретического обоснования нового политического мышления. Оно требовалось им и для внутреннего и внешнего употребления. Для начала окружение подсунуло Горбачеву препарированное ими ленинское рассуждение о том, что «при определенных обстоятельствах мы, коммунисты, можем признавать приоритет общечеловеческих интересов пролетариата над его узкоклассовыми интересами». И далее они делают свой вывод, что «ядерный век и есть такое обстоятельство, которое ставит объективный предел классовой конфронтации». «Притянули» они в помощь и Маркса, который как будто не раз подчеркивал единство человеческого рода. А мы, мол, этого у него не заметили или забыли. Даже Бухарина вспомнили и подложили Генсеку несколько его брошюр и статей. Это «знакомство» повлияло на него неожиданно сильно. И он многое от него воспринял. Видимо, выражаясь языком агрономии, почва была благодатной, хорошо подготовленной и всходы не задержались. Прежде всего, для обоснования возврата к частной собственности в сфере крупного промышленного производства и в земледелии. Далее был изобретен лозунг: «Пора возвращаться к классике». Эти и другие постулаты-открытия с помощью Горбачева удалось пробить через Политбюро и протащить в документы XXVII съезда партии как «Наш ответ Пономареву». И как доказательство для Запада, что мы всерьез и навсегда отказываемся от стремления к мировому господству через продвижение идей коммунизма.

Вот с этим багажом и поехали Михаил с Раисой в Рейкьявик. И опять практически в формате дипломатического тура. Не для подписания документов, как это принято в межгосударственных отношениях, а только для придания, по выражению Михаила, затухающим отношениям большего динамизма. На самом деле это была не до конца осознанная демонстрация лояльности лидера-слабака выдающемуся президенту выдающейся страны, уверенно выходящей на первую позицию. Они знали, что Нэнси там не будет. И все же поехали вдвоем. Прихватив для поддержки только Яковлева с Шеварднадзе.

На фоне унылого пейзажа и хмурого исландского неба белый двухэтажный дом, выбранный для встречи лидеров пока еще двух супердержав, выглядел неестественно нарядно. Как будто декорация из театрального реквизита. Эта ассоциация для тех, кто был в Женеве, усиливалась пониманием того, что на самом деле речь идет о представлении в театре двух актеров. Профессионала, высокого и элегантного Рейгана. И любителя, крепыша Горбачева, больше похожего на нападающего в регби. К тому же, как вскоре выясниться, играющего не всегда по правилам.