Горбатая гора

Гардеробом служило небольшое углубление, с деревянной штангой, занавешенное выцветшей кретоновой занавеской, отделяющей его от остальной части комнаты. В гардеробе висело две пары джинсов с заутюженными стрелками, аккуратно расправленных на металлических вешалках, на полу стояла пара изношенных сапог, и он подумал, что помнит их. В северной стороне гардероба, в крошечном проеме в стене, было потайное место, и здесь, вытянувшаяся от долгого пребывания на гвозде, висела рубашка. Он снял ее с гвоздя. Это была старая рубашка Джека, времен Горбатой горы. Засохшая кровь на рукаве была его собственной кровью — сильное кровотечение из носа в последний день на горе, когда Джек, в их акробатической схватке-потасовке, сильно заехал коленом по носу Энниса. Он останавливал кровь рукавом рубашки, кровь, которая была везде вокруг, покрывала их, но не остановил. Рубашка казалась тяжелой, пока он не заметил, что внутри была другая рубашка, и рукава ее были тщательно заправлены в рукава рубашки Джека. Это была его собственная рубашка-шотландка, давно потерянная, как он думал, в прачечной, его грязная рубашка, с порванным карманом, оторванными пуговицами, украденная Джеком и спрятанная здесь внутри рубашки Джека, точно две кожи, одна внутри другой, две в одном. Он прижался лицом к ткани и медленно вдохнул, ртом и носом, надеясь уловить слабый запах дыма, и горной полыни, и кисло-сладкий запах пота Джека, но не было никакого реального запаха, только память об этом, сила очарования Горбатой горы, от которой ничего не осталось, лишь только то, что он держал в руках.

В конце концов, отец отказался отдать пепел Джека. «Вот что, у нас есть семейное кладбище и его место там». Мать Джека стояла у стола, вырезая сердцевину из яблок острым, зазубренным инструментом. «Приезжаете еще», — сказала она.

Спускаясь вниз по дороге, похожей на стиральную доску, Эннис проехал сельское кладбище, обнесенное провисшими проводами, крошечный огражденный кусочек земли посреди прерии, несколько могил, украшенных яркими пластмассовыми цветами, и он не хотел знать, что Джек остался здесь, чтобы быть похороненным в этой унылой пустыне.

Несколькими неделями позже, он побросал грязные попоны со всего Стоутамайра в кузов пикапа и отвез их на мойку Куик-Стоп-Кар-Вош, чтобы вымыть их под сильным напором. Когда влажные чистые попоны были сложены в кузов грузовика, он зашел в магазин подарков Хиггинса и стал копаться в стойке с открытками.

«Эннис, что ты хочешь откопать в этих открытках?», — спросила Линда Хиггинс, бросая мокрый коричневый фильтр от кофе в мусорное ведро.

«Местечко — Горбатая гора».

«В графстве Фримонт?»

«Нет, здесь, на севере».

«Я ничего из этого не заказывала. Дай-ка глянуть в каталоге заказов. У них есть они, значит я могу заказать для тебя сотню. По-любому, я собиралась заказать побольше некоторых открыток».

«Будет достаточно одной», — сказал Эннис.

Когда открытку прислали — тридцать центов — он прикрепил ее в трейлере, медными кнопками, каждый уголок. Под ней он вбил гвоздь, а на гвоздь повесил металлическую вешалку с двумя старыми рубашками, оставшимися от Горбатой горы. Он отступил на шаг и смотрел на композицию, сквозь несколько жгучих слезинок.

«Джек, я клянусь…» сказал он, хотя Джек никогда не просил, чтобы он поклялся в чем-либо и сам ни в чем не клялся.

Примерно в это время Джек стал приходить в его сны, Джек был таким, каким он впервые увидел его, с волнистыми волосами и улыбающийся, с зубами как бакс, говорящий, что пора брать их мешки и тащиться в контрольную зону, но банка с бобами и выпрыгнувшей из нее ложкой, которые балансировали на бревне, и это выглядело как мультипликация в аляповатых цветах, придавали снам привкус комичной непристойности. Ручка ложки была тем, что могло быть использовано как монтировка. Иногда он просыпался с чувством горя, иногда со старым ощущением удовольствия и облегчения; иногда мокрой была подушка, иногда — простыни.

Осталось некое белое пятно между тем, что он знал и тем, во что он пытался поверить, но ничего нельзя было сделать с этим, и, если вы не можете разобраться с этим, то вы должны с этим смириться.