Но потом отец почему-то согласился переехать в областной центр, и там как-то очень быстро обнаружилось, что он не мудрец, а чудак, и даже галоши его начали вызывать насмешку вместо умиления: если твоя душа живет чем-то неземным, телу лучше обитать или прямо на небесах, или уж в земной толще, но никак не посередине - посреди посредственностей. Андрюша тоже был очень удивлен, когда, выслушав его ответ по химии, учительница спокойно кивнула: "Хорошо", и поставила ему - что бы вы думали? - четверку. А потом такую же четверку он получил по физике. А потом по литературе, - он стал учиться на пятерки-четверки: автоматические пятерки по праву наследования здесь полагались Нинели Крупицыной, про которую каждый новый человек спрашивал, не дочь ли она Крупицына. Андрею впервые со всей отчетливостью открылось, что звание мальчика с будущим уже не принадлежит ему по наследству. И, подобно древним витязям, перед боем отправлявшимся к святым мощам, Андрюша стал зачитываться жизнеописаниями великих, как другие в его годы зачитываются Майн Ридом. А набравшись сил в общении со святыми, он брался за учебные пособия с благоговением и воодушевлением раннехристианского отшельника, берущего в руки веревку для самобичевания. Книжки по физике и математике, - время требовало физиков, а не лириков, - он читал с удивительным чувством, с каким, возможно, читались бы священные книги, написанные в жанре детектива.
Он очень скоро перерос всех в школе, потом в городе, а потом занял призовые места даже в республиканской олимпиаде, сразу и по математике, и по физике. Однако в школе вместо восхищения он вызывал лишь удивление как некая диковинка, как сиамский близнец, куда-то запрятавший вторую свою половинку.
Школа считалась негласно привилегированной, - в ней обучались отпрыски местной знати - семейства Крупицыных, семейства Головановых, семейства Божецких, воспринимавшие остальное человечество, как, вероятно, римские патриции воспринимали мир варваров - нисколько им не интересуясь и, тем более, не нуждаясь в его признании. Здешние солидные юноши шли в местный пединститут, на исторический факультет, если они намеревались пойти по идеологической части, или в местный политехник, если готовились в хозяйственные руководители. Для них эти институты и были открыты, точнее пробиты, а о всяких-разных столицах здешний чиновный люд помышлял гораздо меньше, чем пятилетний Андрюша Сабуров в своем поселке думал о Сорбонне и Кембридже.
Здесь преотлично понимали цену звонким фразам насчет того, что нужно чего-то там искать, дерзать и проч., - здешние, с младенчества солидные люди тем лучше знали цену звонким фразам, что фразы эти произносились с трибуны их родителями. Потребность дерзать у них удовлетворялась возможностью дерзить (в пределах негласных норм), распить бутылочку, перекинуться в картишки, притиснуть девочку, - словом, в занятиях, которые у молодых считаются залихватскими, а у взрослых - утробно-жлобскими.
Обладатели абсолютных ценностей, они были так же счастливы, как обитатели колдуновского болота, потому что и для них граница области была границей вселенной. Даже шмотки у них напоминали униформу и ни на ком, кроме них, не встречались.
Но Сабуров быстро почуял, что не от этого отборного отребья ему нужно ждать признания, что царство его не от мира сего, что его круг - великие покойники, - а вот Аркаша тянулся к живым... Неужели он извлекает какую-то "любовь" из общения со своими ублюдками?
Ага, вот и они - легки на помине. Один звонок - это к Аркаше, - мигом поскакал открывать, как никогда не бросался на его или материн зов. Да и Шурка вовсе не спешит к дверям на свои условные два звонка, - к нему-то ходят в день человек по двадцать-тридцать, к каждому не набегаешься - то мальчуган из детского садика: "Сулик дома?", то громила с бородой и львиным рыком: "Александра позовите". И Шурка встречает их каким-то неслыханным манером: открывает дверь, и - тишина. Тишина, тишина, тишина, потом - хлоп - дверь закрылась. Все. Визит окончен.
А когда открывает дверь этот дуралей Аркаша, сразу слышится его радостный захлеб и односложное бульканье в ответ. Этак никогда не будут тебя ценить.
Когда за Аркашей захлопнулась дверь, Сабуров, вместо безмолвствования диванных пружин, начал слышать Игоря Святославовича, соседа сверху, электрика из сабуровского института. Невольник традиции, князь Новгород-Северский старался смыться с работы пораньше - и оказывался почти раздавленным неподъемной грудой свободных часов, и конечности его в предсмертных конвульсиях хватались то за ножовку и молоток, - и тогда он до глубокой ночи что-то заколачивал и пилил визжавшую, рычавшую и хрипевшую фанеру, - то за бутылку, и тогда до утренней звезды он ругался с женой. Однажды Сабуров, перечитывая ночью "Доктора Фаустуса", расслышал, как на Игоря Святославовича орала его Ярославна: "А еще культурный человек, в институте работаешь!"