Горбатые мили

«Какой же ты!.. — расстроенно погладил Назар свой несуществующий чуб. — Разве не подлец? А кто?.. Спустя столько что вздумал!.. Не доложили ему! Когда действительно требовалось — вмешайся, — по-всякому уходил от меня. Я фактически-то один расследовал как мог. Это, конечно, возымело… Отразилось на промысле. А еще я навлек на себя, за что ничуть не переживаю, конечно».

Чего только не изведал Зубакин! Предательство вроде бы предвидел. Сжал у себя под подбородком ладони, сказал:

— Ваша воля. Можете предоставить слово тому, кто к лебедке всех ближе… («Стараемся, учимся. А насколько же мы еще несовершенны, все человечество в целом!»)

«Выражение-то у него!.. Точно такое, как на совещании, когда Зубакин подсчитывал, сколько за то, чтобы делить шампанское», — без жалости посмотрел Назар на Ершилова.

Что же, Ершилов проглотил язык?

— Ерундила ли траловая?.. — спросил он себя вслух наконец. — Да. Чего запираться? Правда, сам я не видел. Это со слов помощника по производству… Зельцеров! Ты почему поступаешь таким образом-то? Только за себя?

Очень просто и легко Зубакин мог вырваться из окружения.

— Вы инженер или нет? Как посмели подать мне рапорт! — пристыдил он Ершилова. — Что вам грозит, понимаете? Короче, отсюда заходите ко мне с актом, со всеми документами — спуску не дам.

Он едва не сказал больше. Взбросил взгляд на Зельцерова, рассматривающего скатерть.

— А вы!.. — по-приятельски улыбнулся Назару Скурихин. — Тогда-аа еще позволили себе, не защитили Малютина. Теперь тоже… Создаете видимость, что у вас тишь да гладь — божья благодать. А вам как надлежит?.. Всякий раз безжалостно выявлять различную хворь, не загонять ее вовнутрь. Особенно возмутительно… вы порознь с Зельцеровым!… Разве так можно? По-партийному? Чего вам делить? Он специалист. Статью написал для журнала! Знаете — нет?.. Интересы у вас одни и те же. Вы еще молодой, Назар Глебович! Не по возрасту, конечно. Все, что здесь слышите, вам не к лицу… Отнюдь. Извлеките для себя, не то как посмотрит ваша парторганизация… Она вправе, знаете ли, поставить любой вопрос: основа партии, как в Уставе записано. Это я сказал от себя. Теперь от лица парткома. Что с вами? Нигде не говорите в полный голос, даже здесь. Никакой вы не трибун — до трибуна вам далеко, чтобы зажигать и увлекать за собой. На чем особенно буду настаивать перед Находкой? На учебе у вас слишком много о производственных отношениях. Через край, образно говоря. Ну, чего уж! Необходимо рассказывать о производственных отношениях, надо: энтээр! Много значит мораль. Сам провожу высказывание Цицерона: «На качестве изделия сказывается духовность или бездуховность творца».

Еще бы не повеселел Зельцеров! Кому-то полушепотом рассказал, как порвался ваер. Кивнул на Серегу, устраивающего больную руку. Совсем иначе председательствовал Лето. Встал, подошел к Ксении Васильевне, влюбленной невпопад. Подтолкнул пожаловаться: какой все же Назар, только знает срывать удовольствия, потребитель.

— Пусть это станет достоянием гласности. Я тоже спрашивал Ершилова — что с лебедкой?.. Только ничего не достиг. Само собой напрашивается вывод… Он вас полностью изобличает… — Назар назвал старшего механика по имени-отчеству. — Зачем вы у нас на траулере? Товарищ Зельцеров?.. Вы тоже не сбоку как будто. Где ваша честность? В свое время не могли найти капитана или, наконец, меня? Еще в крайком отправили бы запрос насчет… так ли мы здесь действуем?

Тут Скурихин вполне усвоил, что́ еще перенял Назар у своего капитана. Назар не терялся. Не сворачивал с взятого направления. Его смелость обеспечивалась и собственной компетентностью во многом, и тем, что в экипаже увидели, каков на деле. Никогда ж не отворачивался от Кузьмы Никодимыча, не принимал за старческую блажь его стремление где-то и в чем-то обязательно пригодиться Венке.

Первые помощники капитанов, приглашенные на «Тафуин» Скурихиным, не стали вникать, в чем провинился Ершилов и почему Назар так дал отпор Зельцерову, яростно. Не мог своевременно призвать к ответу того и другого? А может, сам в чем-то замешан?

— Что вам, Назар Глебович, далась траловая лебедка! — упрекнул Лето. — Допустим, она провернулась, как вы нам упорно навязываете. А если бы мы развесили перед вами уши, всю разобрали ее? Чем это обернулось бы? И селедку б не дергали, и окуня не взяли б.

— Тем не менее!.. К чему умалять значение того, что было на самом деле? — старший тралмейстер решился козырнуть — какой он, полюбуйтесь, объективный! Сказал, что не надо замазывать глаза. В Олюторке первый помощник от начала до конца боролся за план по всем показателям, не праздновал труса, честь ему за то и хвала.

Кто-то поднял руку… А, Серега! Покраснел-то как! Вышел из берегов.

Зельцеров хладнокровно подсчитывал, сколько былое претензиями к Назару в его стане. Подтолкнутый им Плюхин указал на Серегу:

— Не весь еще выложился!

— Ты опять круги пускаешь?.. Как с едой?.. — Дима намекнул Лето на то, что он с неделю не появлялся в кают-компании, тайком от всех ел в своей каюте — вымогал списание на берег без замены.