Горбатые мили

Только удалось Назару распрямить спину, как тотчас же будто кто ударил по нему два раза подряд. Склеился с трапом: подбородком лег на ступеньку. Дернулся: ни туда ни сюда. Тогда же трап понесло вверх вместе со стальными стойками в едва освещенном межпалубном пространстве, с невольно согнутым старшим помощником Плюхиным, с вдавленным в поручень Димой, со странно, как на гулянке, развеселым Ершиловым и Зельцеровым. Все сотрясалось как бы от далекого гула, вполне привычного, и все же никто не мог не вслушиваться в него. Он упрямо, под страшным давлением буравил одновременно во все стороны.

Тяжеленный холщовый куль, подобранный Зельцеровым, заскользил по Назару вверх, задрал на нем рубаху. А затем сделался легким. Еще миг — Назар побежал за ним.

Такая началась жизнь! У Димы, неразлучного с начальником рации, только в начале нашлось о чем говорить, иссяк. Зельцеров тоже куль на себя брал хитростью, только с подбегом. А когда спускался, не отличался от вытряхнутого, смятого куля. Чуть не насильно сталкивал свои ноги вниз.

Бавин и второй штурман Лето стояли на подаче. Как раз подошел черед Назара, подставил им спину, ладони упер в колени. В такой стойке ни за что не пригнулся бы, ни от какой тяжести. Когда «Тафуин» заскользил влево, только переступил.

— Ты совсем уже?.. — вспылил Бавин. — Качни-ка сперва назад! Лето?

Куль падал на Назара долго, точно из поднебесья и — плюх! — вобрал в себя все выпуклости: острые шейные позвонки, торчащие углы лопаток и поднятые так некстати глубоким вздохом ребра. Покачнулись оба одинаково: Назар и куль.

— Кхак! — словно кто выстрелил.

После переговоров на рации — ключ цокал, а вибра сыпала певучую дробь, — Димина совестливость проявилась в полную меру. Вообще-то, у него дальше слов никогда почти не шло, ни одна из его затей. Прижался к ограждению — уступил дорогу Назару, сказал:

— Слышь, коллега?.. Когда корма летит вниз, ты — никуда, стой спокойно. От этого экономия энергии. — Попросил, озоруя: — Подтверди, что принял. Дай квитанцию, КК.

Назара погнало вверх.

— Вас понял, — выкрикнул перед последними ступеньками. — Семьдесят ри эс[16]. До связи в эфире, КК.

Лето заботился не выдать, что совсем уже изнемог. Старался выбрать куль по силам, чуть не пританцовывал перед ним, хватал за торчащие вроде ушей углы, подтягивал к себе, к ногам. А потом отпыхивался. Бавин же сам, один, тот куль брал в охапку, подбрасывал на колене повыше и взваливал на кого-нибудь, успевая направить куда следовало.

Лето скис сразу после отхода. Дело в том, что его жена весьма недурно пела в самодеятельном кружке Дома рыбаков. Общительные парни в джинсах записали ее на пленку для передачи в программе «Тихий океан». Бавин не обошел это, быстренько известил: «Причина и следствие: если она поет — он плачет»…

Назар приостановился возле стояка-пиллерса у рыбного бункера. Качнулся, упал на него — чуть не размазал ухо, как масло, по шершавой стенке. Хорошо, что успел укрыться кулем.

«Ты обязан во что бы то ни стало… — заставил себя выстоять, все вынести. — Сил у людей уже никаких, у них одно желание не потерять свою марку, не отстать от тебя. Скорей налаживайся, пока никто не видел. Так только можно подсобить им».

Он действовал независимо от Зубакина, чуть ли не против него: в неукротимой неистовости утверждал себя во имя будущего. А если рассудить, шел за Зубакиным, хоть не выносил его.

«Только никого не подбадривай! — предостерег себя. — Вообще, будто никого нет рядом с тобой».

Четвертый вал

Раздерганный, чуть ли не до дна развороченный океан налазил устало на полубак, едва переваливал через фальшборт, тяжелющими кусками, как нарезанный, плюхал на палубу, отчего «Тафуин», дрожа, сползал в ближайшие рытвины, а Зубакин в муторном напряженном полумраке ходовой рубки хватался за край бортового иллюминатора. Он задал своим работягам-мыслям нужное ему направление и ждал, с чем они придут, — определял, что стоило принять из безусловно достоверного, а чему устроить проверку. Как бы выметывал сети и заученно подтягивал их, все более убеждаясь в том, что удача не тут, совсем в другой глубине, до нее надо еще дойти…

Мог ли Зубакин не считаться с тем, что уже больше двух недель попадалось только никому не нужное, непромышленное «зверье»: морские лисицы, тигры-полосатики, еще не зарегистрированные учеными «драконы», а также иглокожие?..

Наибольшая часть производственной команды, то есть обработчики, а также добытчики, успели отоспаться, все обсудить на много дней вперед и располнеть. Чтобы они не брались подсчитывать, сколько потеряли времени за так и не выясняли между собой отношения, боцман, следующий своим правилам, так же упрямо, с утра загружал всех работой («Выходите швабрить, шабрить, суричить!»), а под вечер как сменщику передавал свой контингент Назару («Будьте милостивы, прочтите лекцию или еще что по вашему усмотрению, вам видней, лишь бы до отхода ко сну ни у кого не нашлось ни одной свободной минуты»).

1

Плюхин не мог выполнить задания первого помощника — рассказать экипажу об Аляске.