Горбатый Эльф

Однажды, когда дочь Хогги играла, забираясь по хвосту на спину дракона и скатываясь, как с горки, с его боков, ящер обнюхал ее и сказал: «Она – человек, а пахнет вкусно, как молодая овца… Что ты дрожишь, жрица – я не собираюсь есть твою дочь. После твоей смерти она будет кормить меня, и говорить со мной. Но передай, чтобы на следующий праздник мне прислали не старого раба, а девочку. Лучше двух – они слишком маленькие». Хогга часто закивала головой, она не могла говорить от ужаса и поскорее увела дочь из пещеры. Больше она не позволяла дочке спускаться в подземелье, хотя та плакала и очень скучала по своему другу – каждый, кто покоряется голосу дракона, становится как бы его частью. Жрица давно уже была наполовину женщиной, наполовину ящером.

– Ты рассказываешь легенду? Откуда ты знаешь, что ей сказал дракон, если они говорят мыслями? – перебил Эрвина Балтазар.

– Я рассказываю то, что видел и слышал. Я проторчал в этой пещере несколько недель, ловя поворотные моменты. Их нетрудно нащупать – там время сгущается, но сначала я попал в самый конец истории, и не сразу понял, что мне нужно искать.

– Ну а мысли-то, их ты откуда узнал?

– Да слышат эльфы драконов, они же – тоже звери.

Тайра только хмыкнула. Людей Эрвин слышал не хуже. Или и мы для них звери?

Жрецы приняли повеление дракона с большим сомнением. Ужас и благоговение народа, конечно, возрастет, да не было бы бунта… Одно дело – старый больной раб или преступник из свободных, другое – маленькая девочка. Но Хогга была непреклонна, она боялась за свою жизнь. Ее посвятили в верховные жрицы после того, как мать не вернулась из пещеры, и она всегда догадывалась, куда та пропала. Во время осеннего праздника Уходящего Солнца жрецы объявили народу, что городу грозят неисчислимые беды, и отвести их можно только принеся в жертву двух невинных дев. Заранее отобранные у рабынь дочери были спущены в пещеру. Горожане приняли это со смирением, как печальную неизбежность, хотя многие женщины плакали, когда под звуки торжественных песнопений хорошенькие головки украшали венками из роз.

Беды не замедлили явиться после третьего праздника – началось повальное бегство рабынь с детьми. Их ловили, в наказание отбирали у них дочерей, объявили, что дети беглянок будут принесены в жертву в первую очередь, но ничего не помогало. В нескольких домах рабы-мужчины убили хозяев и были казнены на главной площади. Сразу после казни началось восстание. Его подавили за неделю, с обеих сторон погибли сотни людей. Оставшихся в живых рабов заковали в цепи, и пользы от них было мало – разве что жернова крутить. А самое страшное – подходящих по возрасту девочек осталось только девять. На полгода хватит, дальше придется покупать. Прослышавшие про события в городе работорговцы заранее заламывали такие суммы, что городской глашатай объявил о введении дополнительного жертвенного налога.

Тем временем дракон оценил новую пищу, и потребовал, чтобы овцами его больше не кормили. На этот раз Хогга плакала, стоя перед ним на коленях и умоляла отложить перемену рациона хотя бы на полгода, пока город оправится после восстания. Дракон заревел и бросился на нее с разинутой пастью.

Через неделю в пещеру спустили двух молочных телят. Дракон разодрал их на части и швырнул в Хоггу. Когда испуганная жрица бежала вверх по лестнице, в ее голове раздалось шипение: «К городу подходят враги. Без меня вам не справиться. Скажи, чтоб принесли хорошее мясо».

Три дня спустя к городским стенам подошло вражеское войско, но жители уже были готовы к осаде. Трудно захватить город-крепость на вершине горы, разве что измором. Стояла осень, амбары были полны, не хватало только девочек-рабынь для дракона.

Не прошло и месяца, как они закончились, и по приказу жрецов солдаты отняли дочь у нищей вдовы. Вдова так голосила, что ее пришлось убить. В следующий раз отряд, посланный на облаву на окраинные улочки, столкнулся с толпой оборванных мужчин с кирками и топорами. Солдаты отступили.

В тот день городской совет вынес решение: отныне жертва будет избираться по жребию, перед которым все равны – дочь купца и дочь каменщика, и каждый, кто воспротивится воле богов, будет казнен. Писцы в сопровождении стражников отправились по домам составлять список девочек надлежащего возраста. Во дворцы знатных людей они, понятно, не заходили.

Хогга спустилась к дракону, чтобы сообщить ему радостную весть – завтра он будет накормлен. Зверь поднял голову, и в голове жрицы загремели слова:

–Ты скинешь в колодец отару овец. Заберешь свою дочь и спустишься в пещеру. Возьми с собой еду и теплую одежду. И беги быстро – ты можешь не успеть.

Голос звучал по-прежнему грозно, но Хогга почувствовала скрывавшийся за ним страх.

Она второпях укутала дочь и, волоча ее за руку, бежала к овчарне, когда в храмовые ворота ворвалась разъяренная толпа. Ее вел тот самый молодой жрец. Горожане рассыпались по двору, убивая стражу и духовенство, а жрец выхватил девочку из рук Хогги и крикнул:

– Я не дам тебе скормить ее чудовищу, ведьма!