— Как вам будет угодно, Ростислав Робертович… Побудьте здесь, в этой компании, а я пройдусь по камышам и посмотрю, где посуше, чтобы не утопить моих молодых людей. — Он посмотрел на мальчиков и сказал, уходя, племяннику: — Викторин, не позабудь отдать Голиафу кости.
— Я с вами, я с вами… — забеспокоился Вишневецкий. — Что же я буду тут делать, в этом слишком серьезном обществе? Я не отстану от вас.
На это Валерий Всеволодович едва заметно улыбнулся и сказал:
— Вы тоже очень настойчивый рыбак… Извольте, пойдем вместе, если вы не боитесь увязнуть. Не сердитесь. Я предупреждал вас.
И они пошли вдоль камыша к вершине пруда. Мельница осталась далеко позади. Болотная птица чувствовала здесь себя в безопасности. Мильва рядом, всего верст пять-шесть по прямой, а тут таежная глушь.
— Вон видите, — указал на селезня Тихомиров, — попробуйте его из пистолета.
— Да я же выехал налегке. Промять Серого. При мне ничего, кроме перочинного ножа.
— Как же это вы? А из чего же вы будете стрелять мне в спину, когда я побегу в Женеву?
— Да что это, право, далась вам сегодня эта Женева! Сказали бы хоть уж в Париж.
— Там меня никто не ждет!
— А в Женеве?
— Ждут.
Шутка чем-то походила на правду, но и не походила на нее чрезмерной прямотой.
Когда Тихомиров и Вишневецкий дошли до тихой заводи, то увидели в камышах на берегу двух удильщиков. Они, не обращая внимания на подошедших, следили за поплавками.
— Как ловится, господа? Доброе утро.
— Хуже нельзя, — ответил один из них, в котором Тихомиров не сразу узнал монаха, приходившего к нему. — Можно сматывать удочки! Зачем же время терять!
Другой рыбак, которым был Иван Макарович Бархатов, спросил:
— А вы с господином полицмейстером тоже, никак, рыбного счастья решили попытать?
— Да нет, — ответил Тихомиров, — господин пристав не рыбак. Он просто любит наблюдать за рыбаками. Не правда ли, Ростислав Робертович?
— О чем вы, милейший Валерий Всеволодович?
— Все о том же… Впрочем, хватит об этом. Кажется, уже подали лошадей…
— Д-да! Они ждут давно.
Вишневецкий побледнел:
— То есть как? Каких лошадей? Зачем?
— Я же вам сказал о своем отъезде в Женеву…
— Это как же?
— Так же, как я говорил прежде… Все прямо… прямо и прямо…
К Тихомирову в это время подошел Иван Макарович и его товарищ. Иван Макарович сказал:
— Господин полицмейстер, я надеюсь, что вы будете благоразумны и кинете в воду пистолет, рукоятка которого торчит у вас из правого кармана. Вы один, а нас не трое…
— Мне очень прискорбно, — сказал Тихомиров, — но я же предупреждал. Бросайте ваш пистолет в воду.
Вишневецкий выполнил требование, но пистолет был брошен слишком близко у берега. Иван Макарович достал его из воды и бросил вглубь.
— Теперь второй, — попросил Тихомиров, — тот маленький браунинг, который вы всегда носите при себе.
— Извольте, Валерий Всеволодович. Извольте! — сказал Вишневецкий, на лице которого проступили белые пятна.
Второй пистолет, булькнув, исчез под водой.
— Еще два слова, — предупредил Бархатов. — Папаша Валерия Всеволодовича не знает обо всем этом. И если вы, господин полицмейстер, позволите себе преследовать генерала Тихомирова… Не обессудьте, коли и вас не оставят без внимания. Это — одно. А второе — мальчикам не нужно сообщать о нашем разговоре. И вообще… Ушел и ушел Валерий Всеволодович… Затерялся в лесу, и вся недолга…
А мальчики не нуждались в сообщении пристава. Все происходило на их глазах. Они, посидев в одиночестве несколько минут, решили отправиться лесом к вершине пруда. Туда, где предполагался лов. На опушке леса их остановил незнакомый. В сапогах и с ружьем.
— Туда нельзя, — страшным шепотом сказал он. — Ложитесь и не шевелитесь.
И мальчики пролежали все это время в ельнике. Маврик увидел Ивана Макаровича и узнал его. Не все было понятно, что говорил он приставу, но все же слышно. Мальчики слышали, как Бархатов сказал:
— Теперь садитесь на бережок. Здесь сухо. Вам нужно просидеть тут не менее двух часов, чтобы потом благополучно и невредимо вернуться домой. Не позабудьте, что нас не трое… А место здесь глухое.
Тем временем Валерий Всеволодович уходил со вторым высоким мужчиной в лес вдоль берега Омутихи. Иван Макарович шел последним. Он не шел, а как бы пятился, не сводя глаз с пристава.
Пристав сидел опустив голову. Он думал не о том, что из его рук выскользнул Тихомиров и еще двое. Он думал о том, что теперь будет с ним.
Но кто может узнать, как это все было. Ведь не пойдут же доносить на него те, кто, наверно, сейчас не выпускает его из поля зрения. Он придумает невероятное, которому поверят все и его превосходительство господин губернатор.
Послышался отдаленный голос, затем конский топот. Это была не одна лошадь и не одна телега.