Горбатый медведь. Книга 2

Маврикий понимал, что Капустину нужно было доложить обо всем этом. Не для изучения же погоды послал он своего помощника. Маврикию хотелось проверить слух о краже Шарыпом баранов из государственных гуртов. Установить это было совсем не трудно, потому что губпродкомовских баранов метили особым проколом уха. Необходимо только найти повод. И повод нашелся — поехали поискать лису с лисятами, чтобы поймать ее и додержать до осени. До хорошего меха.

Поскакали втроем.

II

Втроем — это два сына главного пастуха и Маврикий.

Мягко бежать по степи их коням. Степь как стол — ни бугорка, ни ямки. Хорошо пастись скоту в этом приволье. Отвыкая от человека, животные как бы возвращаются в свое далекое прошлое. Табуны жеребят, молодых коней, те вовсе редко видят своего двуногого властелина, и, лишь когда приходит время влезать в хомут или становиться под седло, их разлучают с милой свободой и надевают узду.

Скот тут мелкопороден. Маленькие лошадки, крохотные коровки, и овцы тоже невелики. Зато здесь, и особенно южнее, животные почти ничего не требуют. Чуть ли не круглый год они добывают себе корм сами, но этот корм достается не легко. Многие гибнут. Немцы, поселившиеся неподалеку отсюда, называют такое скотоводство варварским. Но на это не обращают внимания коренные жители. Они знают, что если даже из двух баранов уцелеет один, все равно второй останется даровым. Это прибыточнее немецкого скотоводства в Адлеровке, где из двух баранов почти всегда выживают два, зато траты на них такие, как на десяток неприхотливых беспородных баранов.

У Шарыпа Ногаева много баранов… Ой как много, а он по спискам середняк. У него их числится два-три десятка. Зато у каждой из семи жен, особенно если есть у нее сын, баранов столько, что приходится нанимать пастуха, чтобы он, выпасая свою считанную малость, приглядывал за ногаевским стадом и благодарил аллаха за то, что он будет сыт, одет и обут. Ногаевской жене не жаль отдать пастуху из приплода каждого седьмого ягненка. Пусть пастух славит щедрость Ногаевых.

У ногаевских овец не надо проверять их уши, чтобы опознать обмененных на Пресном выпасе. Их видно и на далекое расстояние. Они крупнее, осанистее и «домашнее».

Шарып Ногаев появился неизвестно откуда. Как будто негде прятаться там, где ни перелеска, ни камыша, а он сумел скрытно выследить всадников, рыскающих по степи подле его стад.

Не таким представлял Маврикий Шарыпа. Он думал, это казахский степной богатырь, коли в его жилах течет чуть ли не ханская кровь. А Шарып оказался карликом. Про таких говорят: «поперек шире». Толстый, куда ниже Маврикия, под ним еле видна лошадь. Он на ней как копна на мыши.

— Селям, селям… Здравствуй, молодой комиссар, здравствуйте, молодые джигиты, — заговорил он, хорошо произнося русские слова, обращаясь к всадникам. — Как вам понравились бараны моего старшего сына?

— Хорошие, — ответил Маврикий и не утерпел: — Только почему-то разные, как будто они сбежались со всех волостей.

Шарып понял намек. Улыбнулся и заметил:

— Теперь все перемешалось. И люди, и бараны. Такое время. Такой цвет. Пестрый. Приглашаю ко мне.

— Нет, нет, — стал отказываться Маврикий. — Мы хотим выследить лису с лисятами.

— Будет лиса с лисятами. И вас приглашаю, — еле заметно повернул он голову к сыновьям главного пастуха, оставаясь стоять к ним хвостом шустрой казахской лошадки.

— Поехали, ребята, — пригласил Маврикий товарищей.

В бездорожной степи расстояние меряется самочувствием. Иногда и далекое оказывается близким, а иногда верста — дальний путь. Доскакали быстро. Заехали с главного фасада деревянного двухэтажного, крытого железом дома с крылечком посредине. За домом, как и рассказывали, в версте или более, сравнительно далеко друг от друга, веером расположились семь юрт семи жен, которые при всяком удобном случае Шарып называл «моя неделя», а каждая юрта в отдельности называлась по-русски — понедельник, вторник, среда, четверг… чтобы Шарыпу не спутать, какая из юрт сегодня будет обязана ему посещением.

III

На пороге дома Ногаева приехавших встретила русская пожилая женщина Агафья лет сорока или более. Она, перекинувшись с Шарыпом по-казахски, заговорила, нет, запела чистым рязанским говором. Поздоровавшись с гостями, она вынесла небольшую лагушку с холодным кумысом. Дом не юрта. В бурдюках здесь кумыс не подавался. Приезжавшие сюда нередко отказывались пить из этой кожаной посуды не без душка.

Отличный кумыс поставляли сюда жены. Все пивавшие хвалили это питье Шарыпа. Досужие языки болтали, что будто бы Шарып добавляет ему градусы жидкостью совсем иного происхождения, запрещенной Кораном.

Легкое опьянение почувствовал и наш «малладой комиссар», а равно и его товарищи. За кумысом последовало и другое угощение. Гостей пригласили за низкий стол, не такой, за которым сидят в юрте поджавши под себя ноги. Это был стол-компромисс с низкими скамьями, обитыми белым войлоком с вкатанными в него узорами из темной шерсти.